Самое выгодное отличие человека от животных – это не двуногость и даже не изобретение палки-копалки, а язык. Разумеется, не в анатомическом смысле.
Откуда у предков нашего вида взялась способность к речевой деятельности? Прямых доказательств не осталось, так что единственный выход — придумать ответ из головы. Точнее, построить гипотезу на основании физиологических процессов, которые протекают в мозгу. Проанализировав ситуацию, ученые пришли к выводу: способность к созданию языка могла быть результатом мутации гена. Этот же ген ответственен за сугубо человеческое заболевание – шизофрению. Вокруг этой идеи тут же разгорелся научный спор.
О версии генной взаимосвязи языка и шизофрении рассказывает Татьяна Владимировна ЧЕРНИГОВСКАЯ, специалист в области нейролингвистики, профессор филологического факультета СПбГУ.
– Татьяна Владимировна, как повлияло это открытие на понимание сущности языка и процесса развития речи?
– Важнейшими характеристиками человеческого языка являются его продуктивность (возможность создания и понимания абсолютно новых сообщений) и иерархическая и даже «цифровая» структура, то есть наличие уровней – фонологического, морфологического, синтаксического и уровня дискурса. Всё это «нанизывается» на смысл – семантическую ось. В 2000 году известный исследователь шизофрении Тимоти Кроу опубликовал статью с сенсационным заглавием: «Шизофрения – цена, которую homo sapience платит за язык». Кроу утверждает, что язык и психоз имеют общие эволюционные истоки – генетические изменения. В результате них полушария мозга начали развиваться независимо, и левое стало «специализироваться» на языке. Эти же изменения вызывают психоз. Очевидно, существует связь мозговых механизмов языка и шизофренических дефектов. Общепризнанное на сегодняшний день в мире определение шизофрении таково: тяжёлая форма патологии, выражающаяся в расщеплении личности, нарушении восприятия, эмоций, мышления и речи.
К поиску «языкового гена», или «гена грамматики», уже подключились многие ученые. Иногда предмет поисков называют «языковым органом».
– Насколько важной признают эту проблему ученые? Если есть «список трех важнейших проблем языкознания», то какое место занимает дискуссия вокруг идеи Кроу?
– Дело в том, что идея Кроу – не единственное возможное мнение. У него есть сильные противники, например, Джонатан Кеннет Бернс (Jonathan Kenneth Burns), написавший блестящую статью «Эволюционная теория шизофрении и социальный мозг», в которой он развернул горячую дискуссию с Кроу. Наука – живое и весёлое занятие. Всегда есть спорящие, и восхитительно интересен сам процесс спора. Т. Дикон в своей книге развивал парадоксальную идею языка как паразита, оккупировавшего мозг. Имелось в виду, что язык адаптировался к мозгу в гораздо большей мере, нежели мозг эволюционировал в сторону языка.
– Изменится ли под влиянием этих идей практика лечения больных шизофренией?
– Не думаю, что сразу изменится практика, так как это очень разработанная область традиционной медицины. Но уверена, что если нам удастся получить хорошие результаты, то это не может не повлиять на теоретическое осмысление проблемы и в дальнейшем даже на корректировку диагностики и лечения: ведь мы узнаём о состоянии таких пациентов по их речи.
Изучение языка больных шизофренией – чрезвычайно перспективное направление, и оно развивается сейчас, поддержанное грантом РФФИ, на кафедре общего языкознания СПбГУ (зав. каф. Л.А.Вербицкая) под моим руководством в содружестве с медицинским факультетом СПбГУ (доц. кафедры невропатологии и психиатрии С.Э.Давтян). На мой взгляд, это удачное содружество лингвистов и врачей, без которого такая сложная и междисциплинарная тема и не может изучаться. Ещё несколько лет назад трудно было себе представить профессиональное сотрудничество между лингвистами и биологами, психологами и тем более медиками. А сейчас наши связи с биолого-почвенным факультетом, Институтом физиологии им. Ухтомского, с факультетами психологии и медицины – нормальное и естественное явление.
– Язык, сознательная речь свойственны исключительно человеку. Если ген – один, значит ли это, что животные не страдают шизофренией и психическими расстройствами?
– Именно так. У животных шизофрении нет. Хотя неврозы бывают, но только у домашних животных, которые живут с людьми. Кошечки и собачки, как и их истеричные хозяева, начинают страдать неврозами или ложными беременностями.
– Традиционно в обществе развитая речь – показатель интеллекта. Но практика свидетельствует, что это не всегда так…
– Все-таки речь – важный показатель. Специалисты по шизофрении именно по речи и судят о больном, ведь речь – единственный инструмент, который позволяет забраться в психику человека.
Действительно, связь интеллекта с языком – сложный вопрос. Редкие заболевания показывают, что человек с интеллектом уровня синдрома Дауна может обладать невероятно развитой речью. Другой редкий пример – синдром Уильямса. Описаны случаи, когда человек был просто неспособен к жизни, не мог пуговицу застегнуть, и при этом знал 16 языков.
– Билингвы и полиглоты больше подвержены шизофрении, чем люди, не сильно увлеченные языками?
– Таких данных нет, но не думаю: шизофрения – болезнь генетическая, а языки — дело наживное. Кстати, проблема языка при бреде у шизофреников-билингвов – очень интересное направление исследований, которое, в частности, разрабатывают наши коллеги в Израиле Иосиф Зислин и Бэлла Котик (ученица А.Р.Лурии).
– Можно ли на основе этого открытия сделать вывод о генетической взаимосвязи между развитым интеллектом и психической патологией?
– Если имеется в виду УРОВЕНЬ интеллекта – то, конечно, нет, так как есть десятки, если не сотни примеров гениальных людей, страдавших этим заболеванием. А если говорить о ТИПЕ когнитивных процедур, то тут связь есть, конечно, так как именно по оценке их, в частности, диагноз и ставится.
– Если противостояние гипотез длится так долго, значит, нет способа проверить их правильность? Где же критерий истины в нейролингвистике?
–Создаётся впечатление, что каждая из ветвей общего дерева научного знания о мозге и языке обладает своей собственной «правдой».
Правы и исследователи языковых функций, соотносимых с полушариями головного мозга, и афазиологи. И у тех, и у других накоплен гигантский фактический материал, находящийся в резчайшем, самом резком противоречии с всё нарастающим объёмом данных мозгового картирования. Оно само, в свою очередь, оказывается противопоставленным всему сразу, и чем дальше, тем больше. Парадоксальным образом с увеличением разрешающей способности сканнеров растёт не только количество выявляемых параметров, но и пестрота общей картины. Ещё немного, и мы будем иметь информацию чуть ли не о каждом нейроне – и что? Это сделает положение только более сложным и ещё менее сводимым с данными других методик. Становится всё более очевидным, что нужен какой-то прорыв совершенно другого рода, скорее методологический, чем методический.
– То есть, нужна методика, которая могла бы выявить взаимосвязи между полученными данными или опровергнуть результаты хотя бы части исследований? Эта потребность в прорыве напоминает о методологическом манифесте психологов В.М.Аллахвердова (идея о том, что три парадигмы психологии не могут быть верны одновременно). В нейролингвистике схожая ситуация?
– Я понимаю, о чем говорит Аллахвердов, и очень хорошо к этому отношусь. Да, схожая ситуация сейчас во всех экспериментальных науках. Только в учебниках бывают ситуации, когда одна линия побеждает другую. В жизни все иначе. Мне кажется, что наука как раз интересна тем, что в ней нет конечного результата. Никто не отвергает того, что придумал Ньютон (это не моя область, но уж очень хороший пример). Но после Ньютона придумано много того, что вроде бы его опровергает. При этом отдельные парадигмы остаются правильными для определенных областей. И такое «разделение» везде. Мне кажется, что самое интересное то, что научные бои идут между равносильными группами. Например, сторонники врожденности языка и сторонники того, что язык приобретается только путем научения. Если бы кто-то из них был сильнее другого, история давно бы уже закончилась.
– В чем же измеряется научная сила?
– У каждого из представителей научных школ по сто пятьдесят мешков научных фактов, и фактов хорошо полученных. Им есть что выложить на стол. Но весь вопрос в том, как интерпретировать эти факты. В последнее время стало модно рассуждать так: данные не свободны от теории, которая руководит исследователем.
Если вы идете в лес искать грибы, вы должны знать, что такое грибы, иначе вы не найдете ничего. Поскольку вы знаете, какие факты вы ищете, вы их непременно отыщете. И это не будет подтасовка. Просто одни и те же факты трактуются по-разному. Получается такая в известной степени парадоксальная игра, когда все остаются при своем мнении.
Если говорить про мою область, то сторонники модулярной теории языка и врожденности языка утверждают, что определенные виды языковых форм не зависят от частотности употребления этих форм в речи. Каких-то форм очень мало, пять, а каких-то двадцать тысяч. Те, кто считает язык результатом научения, говорят: все зависит от того, с чем вы чаще встречаетесь. А их соперники утверждают: в одних случаях частотность влияет, а в других – нет. И вся борьба идет на этих частотностях.
Парадоксальность в том, что я все время мечусь от одного лагеря к другому. Мне просто интересно играть в это. Когда я читаю генеративистов и сторонников модулярной организации языка в мозгу, я думаю: «Ну конечно же они правы, это настоящая интеллектуальная элита!». Потом я закрываю этот журнал или книгу, и тут же перехожу в другой лагерь… Между ними не существует водораздела, который был бы критерием истины. Особенность экспериментальной науки в том, что на стол можно выложить реальные факты. Не пространные рассуждения, споры о предпочтениях. Все можно доказать, как то, что дважды два – четыре. Но, может, завтра придут новейшие математики и скажут: это у вас было четыре, а в нашей новейшей математике может быть иначе.
Ученый не может вставать на позицию абсолютной истины. Если она и существует, то только на небе, а небо нам по этому поводу абсолютно ничего не сообщает.
Все, что мы можем сделать, это избавиться от максимального количества неопределенности. Мы не придем к однозначному ответу, но сможем подтвердить или опровергнуть какие-то утверждения с помощью фактов.
Тема насчет языкового гена грамматики в последнее время моя любимая. Была пару лет назад в Science опубликована статья с эпиграфом Стивена Б.Пинкера, одного из самых знаменитых генеративистов, автора книги The Llanguage iInstinct, «Языковой инстинкт». Эту книжку знает каждая американская домохозяйка. Б.Пинкер там написал, что языковой ген наконец-то найден. Это была страшная бомба! Он не найден, но если бы он был найден, то это открытие сразу удостоилось бы Нобелевской премии. Это означало бы, что наконец найден ген, сделавший человека человеком! Ведь кроме нас никто больше не обладает речью. Конечно, коммуникации есть в любой живой системе, даже амебы друг с другом разговаривают химическим образом. Но это другая история. Язык с грамматикой есть только у людей. Это другой тип организации, иерархический. Есть фонемы, морфемы, есть слова, фразы, дискурс. А у животных – закрытые списки сигналов, то есть если есть 20 «слов», то больше не будет никогда. Кроме того, они врожденные.
– А обезьяны, которые осваивают язык жестов?
– Это другая история – искусственное обучение искусственному семиотическому коду.
У человека список сигналов принципиально открытый. В нас вложен алгоритм, с помощью которого мы можем порождать бесконечное количество сигналов. Вроде знаменитой «глокой куздры». И вот это – действие гена. Если бы его нашли, была бы расшифрована самая главная часть генома.
Вот почему после статьи Пинкера все в научном сообществе начали друг друга поздравлять и радоваться. А дальше начались неприятности. Потому что этот ген – к сожалению – нашли также у котят, цыплят и, хуже того, у крокодила. А крокодил на эволюционной лестнице находится на бесконечно далеком от нас расстоянии. Если, конечно, верить в эволюцию. И гена грамматики у крокодила быть не может. А его нашли! Называется он FOXP-2. Генетики бы сказали: «Ну и что. Просто у крокодила он играет другую роль, не языковую». Это серьезное замечание… но. Недавно Константин Владимирович Анохин, замечательный московский генетик, показал ген FOXB-1. Его поломка ведет к поражению оперативной памяти. А поражение оперативной памяти запросто будет влиять на язык. Это ловушка! Формально можно сказать: вот сломан этот ген, вот проблемы с языком у человека. И формально же можно заявить: FOXB-1 – и есть грамматический ген. Ведь если у меня плохая оперативная память, то это значит, что я начала читать слово, и к моменту, когда я закончила его читать, забыла его начало. Как тогда ждать от меня грамматических форм? Я не могу их удержать в голове. Это очень сложное научное пространство, где нельзя проводить прямые параллели. Никто не солгал, но все ошиблись. Действительно, нашли поломку FOXP-2 у семей, где наблюдалось генетическое нарушение языка. Это были английские семьи, в которых дедушка долго не мог заговорить, племянник заикался, у двоюродной тетушки была дислексия и дисграфия… В общем, языковые нарушения проходили через несколько поколений. И таких семей нашли две. И в обоих случаях нарушен ген FOXP-2. А это уже основание для научной статьи. Неприятность в том, что можно найти семьи, в которых такие же языковые трюки, только с поломкой FOXB-1.
– Так, может, он не в одном гене сосредоточен?
— О том и разговор! Настоящие генетики вам скажут: «Такая сложнейшая вещь, как язык, не может быть сосредоточена в одной хромосоме». Поэтому очень маловероятно, что такой ген будет открыт.
Когда человечество начало писать? Я задавала этот вопрос всем специалистам, которые мне попадались. Одни говорят, что шесть тысяч лет назад. Другие – больше десяти. Хорошо, я удваиваю эту цифру, пусть будет по максимуму- – 25. А если считать письменностью наскальный рисунок, получится 50 тысяч лет. Но для биологии это ничего не значащая цифра. Навык не мог успеть зафиксироваться в геноме. Все, что я знаю о биологии, говорит, что этого не может быть.
Правда, сейчас появляются интересные данные. В Японии один исследователь работает с макаками, от которых никто не ожидает способности к символическому кодированию сложных языковых вещей. Обычно работают с высшими приматами. И вдруг оказывается, что макаки способны к языковому (конечно, в ста кавычках!) поведению. Японский ученый делает очень интересный вывод: (у нас схожие идеи высказывал эволюционист Северцев): есть запасной мозг. Он есть в наличии, но не используется. И если макаку поставить в такие условия, при которых ей пришлось бы эту часть мозга задействовать, она становится способна на гораздо более сложные вещи, чем в обычной жизни, где ей хватает примитивных сигналов. Собственно, то же самое говорят про высших приматов.
– Может, и наши предки когда-то попали в такие условия?
– Может быть. Это, я считаю, кардинальный вопрос для человечества.
Шмальгаузен утверждает, что поведение любого существа, его способности зависят от нескольких факторов. От генетики, научения, от того, в какую среду попал индивид, и от данной задачи, то есть от необходимости. Существо с очень хорошей генетикой должно еще и попасть в такие условия, в которых придется проявлять свой потенциал. Либо ради сохранения собственной жизни, либо из тщеславия, либо же из интереса.
Есть даже очень щекотливая теория: серьезные способности начинают проявляться в неволе. У животных – в прямом смысле. Пример – те же обезьяны. А если говорить о человеке, то Лотман считал, что культура – это система запретов. Только если тогда, когда есть ограничения, ты пытаешься сделать максимально возможное. Поведение более высокого ранга начинается, когда ты осознаешь, что есть вещи, которых ты делать не должен. Например, что нельзя есть младенцев по средам.
– Ограничения типа электронных турникетов и тотального контроля могут привести к всплеску творческой энергии?
– Нет. Это ограничения другого типа – личной свободы. Если мне завтра скажут: «Ты должна ходить на работу к восьми утра и до пяти здесь сидеть», я не буду делать ничего. Ведь обезьяну в эксперименте ограничивают в другом смысле. Ей приходится жить в других условиях. Она оказывается не на воле, где она всегда жила, а в человеческой среде. И ей там замечательно живется, ведь ее развлекает вся материальная и интеллектуальная мощь человеческого государства!
Аннотация научной статьи по медицине и здравоохранению, автор научной работы — Смирнова Дарья Александровна, Слоева Елена Анатольевна
В статье представлен научный обзор проблемы нарушений языка при шизофрении . Раскрываются основные гипотезы, концепции и теории, освещающие вопрос о роли речевых нарушений в этиопатогенезе данной группы психозов.
Похожие темы научных работ по медицине и здравоохранению , автор научной работы — Смирнова Дарья Александровна, Слоева Елена Анатольевна,
The article reviews the problem of language abnormalities in schizophrenia . Main hypotheses, concepts and theories which describe the role of language dysfunction in etiology and pathogenesis of this group of psychoses are presented.
ШИЗОФРЕНИЯ КАК РАССТРОЙСТВО ЯЗЫКА
© 2015 Д. А. Смирнова, Е.А. Слоева
Самарский государственный медицинский университет
Статья поступила в редакцию 27.10.2015
В статье представлен научный обзор проблемы нарушений языка при шизофрении. Раскрываются основные гипотезы, концепции и теории, освещающие вопрос о роли речевых нарушений в эти-опатогенезе данной группы психозов.
Ключевые слова: семантические нарушения, мышление, шизофрения, язык.
Шизофрению называют «наихудшим заболеванием, затронувшим человечество», терапия которого «только умеренно эффективна» [34]. Этиология и патогенез шизофрении на современном этапе развития науки все еще остаются недостаточно изученными [18]. Шизофрения представляет собой мультифакторное расстройство, которое характеризуется клинической и генетической гетерогенностью, нечетко определенными границами фенотипа и модификацией генной экспрессии под влиянием окружающей среды (доказанными в исследованиях являются такие факторы, например, как осложнения беременности и родов, употребление марихуаны, неблагоприятные психосоциальные факторы в раннем возрасте) [17]. Заболеваемость шизофренией сохраняет примерно одинаковые показатели во времени и относительно варьирует среди контингента разных стран и наций в пределах от 0.9 в Чехии, 1.1 в Дании, 1.6 в США, до 2.2 в России и Ирландии и 3.5 в сельских регионах Индии, из расчета на 10.000 человек населения в возрасте от 15 до 54 лет, таким образом, что болезнь нарушает качество жизни и поражает лиц трудоспособного возраста [16]. Диагностические критерии шизофрении до сих пор базируются на симптомах (на вербальных самоотчетах пациентов о субъективных переживаниях) и редких объективных признаках (например, расстройствах процессов мышления и речи). Продуктивное расстройство мышления с дезорганизованной, иногда даже непонятной, речью, когда больные испытывают трудности в коммуникации, считается абсолютным предиктором нарушенной адаптации в области социального и профессионального функционирования [24]. Как написал выдающийся французский психиатр Henry Ey, «быть, или точ-
Смирнова Дарья Александровна, кандидат медицинских наук, ассистент кафедры психиатрии, наркологии, психотерапии и клинической психологии. E-mail: daria.smirnova.phd@gmail.com Слоева Елена Анатольевна, кандидат филологических наук, доцент кафедры педагогики, психологии и психолингвистики. E-mail: elena-sloeva@yandex.ru
нее, стать больным, страдающим шизофренией, при « отрицательном» условии врожденного или, возможно, случайно приобретенного физического недостатка, — означает «положительным образом» направлять свою жизнь к прекращению общения с другим. Как раз между этими двумя координатами проходит кривая судьбы больного, страдающего шизофренией» [15].
Нарушения речи рассматриваются как один из ключевых симптомов шизофрении [24]. Известная публикация T.J. Crow [13], посвященная эволюционно-генетической концепции шизофрении, носит название «Шизофрения — цена, которую платит Homo Sapiens за язык: резолюция центрального парадокса в происхождении видов». В своей статье профессор отмечает, что «ядерные симптомы шизофрении можно понимать в рамках нарушенной способности выделять главный компонент — фонологическую последовательность — языка в пределах одного полушария, с результирующим нарушением механизма «классифицирования», который позволяет говорящему отделить его собственные мысли от порождаемой им речевой продукции и тех речевых данных, которые он получает от других людей и декодирует».
Впервые описания нарушений речи при шизофрении появились в работах дескриптивной психопатологии Е. Bleuler (1911), который ввел термин «шизофрения» для обозначения группы психозов и рассматривал «нарушения мышления, отражающиеся в речи, как отсутствие или ослабление связей между отдельными мыслями и их разнонаправленность», и E. Kraepelin [21], который обратил внимание на то, что «неправильная речь пациентов с шизофренией выражается в соскальзываниях и бессвязности в потоке мыслей». K. Kleist [20] характеризовал нарушения мышления и речи при шизофрении как своего рода дисфазию, когда понимание не нарушено и где речевая экспрессия похожа на лобную моторную афазию (афазию Брока), а парафазии напоминают височную афазию (амнезию слов Вернике). Позже лингвист E. Chaika [10], под-
робно изучив случай одного пациента, опишет применительно к шизофрении явление «своего рода перемежающейся афазии».
Следует отметить, что в литературных источниках концепции расстройств языка и расстройств мышления при шизофрении традиционно смешивались и объединялись [3]. Наиболее корректным для описания данной совокупности феноменов при шизофрении, на наш взгляд, является обозначение «расстройство мышления, языка и коммуникаций» [5]. Именно в материалах 18-пунктовой Шкалы оценки мышления, языка и коммуникаций, которую разработала в 1979 году профессор Университета штата Айова N. Andreasen, были наиболее подробно представлены нарушения речи при психозах: 1) обеднение речи, 2) обеднение содержания речи, 3) речевой напор, 4) отвлекаемость в речи, 5) отклонения от темы на ассоциации, 6) соскальзывания, 7) бессвязность/инкогеренция, 8) непоследовательность, 9) блокировка/шперрунг, 10) неологизмы,
11) ассоциации слов по созвучию/рифмование,
12) изменение значения слов/парафазии, 13) обстоятельность, 14) нецеленаправленность, 15) персеверация, 16) эхолалия, 17) высокопарная речь, 18) перевод темы разговора на себя. Благодаря этой работе в американской классификации психических болезней DSM III (1980) был впервые введен языковой критерий шизофрении. Результаты исследования с использованием шкалы на выборке пациентов с разными группами психозов показали, что не все описанные нарушения речи являются патогномоничными для шизофрении [4]. В связи с этим языковой критерий в классификации следующего пересмотра DSM IV-TR (2000) уже включал более характерные позитивные симптомы «дименсии дезорганизации» — дезорганизованная речь, такая как частое соскальзывание (ранее «смена темы») и бессвязность, и негативные симптомы ограничения беглости (блокировка) и продуктивности речи (алогия, раннее обеднение речи, обеднение содержания речи). На сегодняшний день диагностические руководства все еще по-разному оценивают значимость расстройств мышления и речи: в МКБ-10 список языковых отклонений представлен шире и включает неологизмы, перерывы и интерполяции в потоке мыслей, бессвязность, неуместную речь, паузы в речи, а в системе DSM языковой критерий постепенно подвергается редукции — основной критерий A, пункт 3 в рубрике Шизофрения (295.90 (F 20.9)) — Дезорганизованная речь (например, частое соскальзывание или инкогерентность) (DSM V, 2013).
Помимо Шкалы оценки мышления, языка и коммуникаций [4] и разнообразных шкал для оценки формального расстройства мышления, таких, например, как Шкала оценки формального расстройства мышления [7] и Шкала оценки рас-
стройства мышления и языка [19], в отношении значимого акцента на собственно речевые нарушения при шизофрении, по нашему мнению, заслуживают внимания следующие две шкалы. «Индекс мышления и языка» [26] группирует отклонения в три группы: 1) обеднение (бедность речи, ослабление целенаправленности), 2) дезорганизация (разрыхление (соскальзывания, ответы по касательной), необычные слова (редкие или неологизмы), необычные предложения (странный синтаксис), необычная логика (нелогичные рассуждения)) и 3) дизрегуляция (персеверации (повторения идей), отвлекаемость в речи (на внешние стимулы)). Шкала клинического языка [12] в соответствии с уровнями лингвистической структуры определяет 17 симптомов в 3 основных типа языковой дисфункции при шизофрении: 1) синтаксическая дисфункция — поражает структуру языка на всех уровнях, включая доступ к лексическому составу; 2) семантическая дисфункция — поражает способность выражать мысли словами и достигать коммуникативных целей, напрямую соотносится с традиционным определением расстройства мышления; и 3) дисфункция производства речи — включает обеднение речи, недостаток деталей, сглаженность интонаций и связана с негативной симптоматикой.
E. Tulving [37] одним из первых заложил дис-семантическую гипотезу, выделив свойственное шизофрении явление семантического гиперзаполнения — повышенные воспроизводимость и взаимопроникновение несоответствующих нормальных ассоциаций. Оперируя понятиями искажения значений, N. Cameron [9] приписывал мышлению при шизофрении характеристики бессоюзного/асиндетического и многозначного, со свойственными ему явлениями метонимических отклонений (изменениями значений слов) и взаимопроникновения тем. P. McKeena & T. Oh [29] сделали вывод о том, что формальное расстройство мышления, включающее серьезные нарушения речи, сводится к первичному расстройству прагматики — неспособности использовать значение контекста и принимать во внимание потребности слушателя.
Нарушения речепроизводства на макроуровнях исполнительных функций при шизофрении отражаются в субъективных замечаниях пациентов о том, насколько им трудно формулировать то, что они хотят сказать, в частности, определенные цели, и высвобождать информацию/ обращаться к декларативной памяти [23]. На объективном уроне языковые нарушения выражаются также в сниженной беглости, уменьшении информативности речи, отклонении ассоциаций, бессвязности высказываний [27] и неспособности усвоить правила прагматики [2]. D. Levy et al. [25] подтвердили, что ключевые причины искаженных вербализаций при шизофрении заключаются в аномальной семантике, т.е. в сфере
смыслов и значений. Данный факт подтверждают многочисленные нейропсихологические и узкоспециализированные лингвистические исследования с выводами о нарушенной семантической беглости [30], снижении вербальной беглости за счет затруднения доступа к лексике и семантическим репрезентациям в структурах языка [6], нарушенной семантической активации (гипер- и гипо-заполнении речи) и нарушенном использовании контекста [11 31], затруднениях при необходимости оценить семантические противоречия в предложениях [23], повышенной семантической активации на первых стадиях произнесения слов [22], семантических ошибках [32] и сложностях понимания переносных значений в образных выражениях — идиомах и метафорах [36]. Работы также показывают, что отклонения в использовании языка, семантические нарушения и коммуникативные аномалии являются генетически детерминированными, так как с высокой частотой встречаются среди здоровых родственников пациентов [25].
Выводы двухлетнего катамнестического исследования, проведенного группой ученых из университетов Гарварда и Питтсбурга, показали, что добавленная в схему стандартного лечения когнитивная терапия (терапия расширения когнитивных способностей) способствует редукции негативных симптомов шизофрении и улучшает нейропластичность в языковых зонах мозга [14]. Результаты исследования билингвов с шизофренией продемонстрировали, что у свободно владеющих ивритом русскоязычных мигрантов в Израиле отмечается компенсация речевой беглости в родном языке за счет ресурса знания второго языка и что, в свою очередь, может свидетельствовать о сохранении способности и заинтересованности пациентов поддерживать коммуникативный дискурс [33]. Изучение нарушений мышления и речи является важным не только в связи с теоретическими исследованиями этиологии и патогенеза расстройства, но и потому, что одним из направлений терапии шизофрении могут стать разнообразные языковые техники в структуре когнитивных психотерапевтических интервенций. Среди целей и задач терапии шизофрении, по нашему мнению, могут выступать выявление мишеней на уровне синтаксиса и семантики и коррекция искаженных болезнью языковых элементов, то есть, своего рода обучение и условное возвращение пациента к нормальному мышлению и здоровому языку.
1. American Psychiatric Association, 1980. DSM-III: Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders, 3rd ed. American Psychiatric Press, Washington.
2. American Psychiatric Association, 1994. DSM-IV: Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders,
4th ed. American Psychiatric Press, Washington.
3. American Psychiatric Association, 2013. DSM-V: Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders, 5th ed. American Psychiatric Press, Washington.
4. Andreasen N. C. Thought, language and communication disorders. I. Clinical assessment, definition of terms, and evaluation of their reliability. Arch. Gen. Psychiatry. 1979. 36: 1315-1321.
5. Andreasen N.C., Grove W.M. Thought, language, and communication in schizophrenia: diagnosis and prognosis. Schizophr. Bull. 1986. 12: 348-359.
6. Badcock J.C., DragovicM., Garrett C., Jablensky A. Action (verb) fluency in schizophrenia: getting a grip on odd speech. Schizophr. Res. 2011. 126, 138-143.
7. Barrera A., McKenna P. J., Berrios G.E. Two new scales of formal thought disorder in schizophrenia. Psychiatry Res. 2008. Jan 15; 157(1-3):225-34.
8. Bleuler E. Dementia Praecox of the Group of Schizophrenias. Translated by International Universities Press, 1950.
9. Cameron N. Experimental analysis of schizophrenic thinking. In Language and Thought in Schizophrenia (ed.J. S. Kasanin). Berkeley and Los Angeles: University of California Press. 1944.
10. Chaika E. Thought disorder or speech disorder in schizophrenia? Schizophr. Bull. 1982. Vol.8, 4: 587-591.
11. Chapman R. M., & Bragdon H. R. Evoked responses to numerical and non-numerical visual stimuli while problem solving. 1964. Nature (London) 203: 11551157.
12. Chen R.Y., Chen E.Y., Chan C.K., Lam L.C., Lieh-Mak F. Verbal fluency in schizophrenia: reduction in semantic store. Aust. NZ J. Psychiatry. 2000. 34, 43-48.
13. Crow T.J. Schizophrenia as the price that Homo sapiens pays for language: a resolution of the central paradox in the origin of the species. Brain Research Reviews. 2000. 31: 118-129.
14. Eack S.M., Mesholam-Gately R.I., Greenwald D.P., Hogarty S.S., Keshavan M.S. Negative symptom improvement during cognitive rehabilitation: results from a 2-year trial of Cognitive Enhancement Therapy. Psychiatry Res. 2013. Aug 30;209(1): 21-6.
15. Ey H. A propos de: «Les troubles mentaux Schizophreniques» de Manfred Bleuler — Conception Generate de la schizophrenic. Evol. Psych., XXXVIII, 3, 1973. 551-563.
16. Jablensky A., Sartorius N., Ernberg G., Anker M., Korten A., Cooper J.E., Day R., Bertelsen A. Schizophrenia: manifestations, incidence and course in different cultures. A World Health Organization ten-country study. Psychol Med Suppl. 1992. 20: 1-97.
17. Jablensky А. Лекция «Шизофрения: генетика развития и окружающая среда». 2013. [Электронный ресурс] http://psychiatr.ru/dow nload/955?view=1&name=Jablensky_genes+and +environment+lecture+Suzdal.pdf (дата обращения 20.09.2015).
18. Keshavan M.S., Nasrallah H.A., Tandon R. Schizophrenia, «Just the Facts» 6. Moving ahead with the schizophrenia concept: From the elephant to the mouse. Schizophrenia Research. 2011. 127: 3-13.
19. Kircher T., Krug A., Stratmann M., Ghazi S., Schales C., Frauenheim M., Turner L., Fährmann P., Hornig T., Katzev M., Grosvald M., Müller-Isberner R., Nagels A. A rating scale for the assessment of objective and subjective formal Thought and Language Disorder
(TALD). Schizophr Res. Dec; 2014. 160(1-3): 216-21.
20. Kleist K. Aphasie und geisteskrankheit. Munch. Med. Wochenschr. 1914. 61, 8-12.
21. KraepelinE.W.M.G. Dementia Precox and Paraphrenia. Edinburgh E. & S. Livingstone. 1919.
22. Kreher D.A., Goff D., Kuperberg G.R. Why all the confusion? Experimental task explains discrepant semantic priming effects in schizophrenia under «automatic» conditions: evidence from Event-Related Potentials. Schizophrenia Research. 2009.111: 174-181.
23. KuperbergG.R., KreherD.A., Goff D., McGuireP.K., David A.S. Building up linguistic context in schizophrenia: evidence from self-paced reading. Neuropsychology. 2006. 20, 442-452.
24. Kuperberg G. Language in schizophrenia Part 1: an Introduction. Lang Linguist Compass. 2010 August ; 4(8): 576-589.
25. LevyD.L., Coleman M.J., SungH., Matthysse S., Mendell N.R., Titone D. The Genetic Basis of Thought Disorder and Language and Communication Disturbances in Schizophrenia. J Neurolinguistics. 2010. 23:176.
26. Liddle P.F., Ngan E.T., Caissie S.L., Anderson C.M., Bates A.T., QuestedD.J., WhiteR., WegR. Thought and language index: an instrument for assessing thought and language in schizophrenia. Br. J. Psychiatry. 2002. 181, 326-330.
27. Linscott R.J. Thought disorder, pragmatic language impairment, and generalized cognitive decline in schizophrenia. Schizophr. Res. 2005. 75, 225-232.
28. Marini A., Spoletini I., Rubino I.A., Ciuffa M., Bria P., Martinotti G., Banfi G., Boccascino M.T., Strom P., Siracusano A., Caltagirone C., Spalletta G. The language of schizophrenia: an analysis of micro and macrolinguistic abilities and their neuropsychological correlates. Schizophr. Res. 2008. 105, 144-155.
29. McKenna P.J., Oh T.M. Schizophrenic Speech: Making
Sense of Bathroots and Ponds that Fall in Doorways, 1 ed. Cambridge University Press, Cambridge. 2008.
30. Phillips T.J., James A.C., Crow T.J., Collinson S.L. Semantic fluency is impaired but phonemic and design fluency are preserved in early-onset schizophrenia. Schizophr Res. 2004. 70(2-3): 215-222.
31. Pomarol-Clotet E., Oh TMSS, Laws K.R., McKenna P.J. Semantic priming in schizophrenia: Systematic review and meta-analysis. British Journal of Psychiatry. 2008. 192:92-97.
32. Rodriguez-Ferrera S., McCarthy R.A., McKenna P.J. Language in schizophrenia and its relationship to formal thought disorder. Psychol Med. 2001. 31:197205.
33. Smirnova D., Walters J., Fine J., Muchnik-Rozanov Y., Paz M., Lerner V., Belmaker H., & Bersudsky Y. Second language as a compensatory resource for maintaining verbal fluency in bilingual immigrants with schizophrenia. Neuropsychologia, 75 (2015): 597-606.
34. Tandon R., Belmaker R.H., Gattaz W.F., Lopez-Ibor Jr. J.J., Okasha A., Singh B., Stein D.J., Olie J.P., Fleischhacker W.W., Moeller H.J. World Psychiatric Association Pharmacopsychiatry Section statement on comparative effectiveness of antipsychotics in the treatment of schizophrenia. Schizophrenia Research. 2008. 100: 20-38.
35. Taylor M.A., & VaidyaN.A Descriptive psychopathology: The signs and symptoms of behavioral disorders. Cambridge, UK: Cambridge University Press. 2009.
36. Titone D., Holzman P.S., LevyD.L. Idiom processing in schizophrenia: Literal implausibility saves the day for idiom priming. J Abnorm Psychol. 2002. 111:313-320.
37. Tulving E. Echphoric processes in episodic memory. Phil. Trans. R. Soc. Lond. B., Biological Science. 1983. 302(1110): 361-370.
SCHIZOPHRENIA AS A LANGUAGE DISORDER
© 2015 D.A. Smirnova, E.A. Sloeva
Samara State Medical University
The article reviews the problem of language abnormalities in schizophrenia. Main hypotheses, concepts and theories which describe the role of language dysfunction in etiology and pathogenesis of this group of psychoses are presented.
Key words: language, semantic dysfunction, schizophrenia, thought.
Daria Smirnova, Сandidate of Medical Sciences, an Assistant
of the Department of Psychiatry, Narcology, Psychotherapy
Elena Sloeva, Сandidate of Philological Sciences, Associate
Professor of the Department of Pedagogy, Psychology and
