Форумы родственников больных деменцией

Здравствуйте в общем то основной вопрос в теме как вы жили как справлялись испытывали ли негативные эмоции,у меня умерла бабушка,страдающая деменцией и старческим маразмом иногда меня накрывали такие и эмоции и пожелания в ее сторону ужас,хотелось бы пообщаться с людьми кто с этим столкнулся

Здравствуйте, Ирина!
Совместное проживание с пожилым человеком с деменцией / старческим слабоумием, особенно на поздних, ярко-выраженных стадиях — это действительно очень тяжело психологически, порой, по ощущениям, практически невыносимо.
И даже при общем понимании, что человек не виноват, что это болезнь, что он все так же дорог и важен (если таковым был изначально) — симптоматика таких заболеваний может вызывать крайне негативные эмоции у близких, вынужденных постоянно с этим взаимодействовать.
Отношение может сменяться, от попыток относиться с пониманием и принимать это как болезнь и неизбежную данность, до острого чувства злости, ненависти и желания, чтобы это поскорее прекратилось.
Все эти чувства становятся особенно болезненными и жгущими со стороны моральных установок, когда этот конец наступает. Осложняется все еще и переживанием утраты члена семьи, какой бы закономерной и ожидаемой она ни была — это всегда тяжело и больно.
Требуется время и сложная внутренняя работа, чтобы принять и сам факт и все свои чувства, в том числе негативные, потому что в те моменты, когда Вы чувствовали то, что чувствовали — у этого были объективные причины и Вы живой человек.
По возможности и при наличии желания, старайтесь разговаривать с близкими о произошедшем и своих чувствах, самых разных — и светлых, и негативных. Не зажимайте это в себе и не стыдите себя. Поверьте, Вы не одиноки в этих переживаниях и они не могут не сопутствовать таким тяжелым обстоятельствам.

Не вините себя, это нормально

и она отмучилась, и Вы тоже.

Я сейчас живу с такой бабушкой, я Вас понимаю это очень тяжело .Сама срываюсь , реву от бессилия ( Мучает совесть за то что я злюсь( Устала не могу (

а я еще била.вот кому должно быть стыдно???

В Европе такими больными никто сам не занимается, так как это безумно тяжело психилогически. Все сдают в спецучреждения, где ими занимаются профессионалы, которые регулярно меняются. Вам безумно тяжело и никто не в праве вас судить.

Очень хорошо понимаю Вас, Автор, и очень сочувствую. Когда-то я всегда сочувствовала старым людям. Если дети-внуки жаловались на стариков, меня это жутко раздражало. Еще бы! Мои бабушки, дедушка, отец, свекровь, еще несколько пожилых родственников ушли в здравом уме и твердой памяти. Одна бабушка и отец умерли не старыми, до 70, муж вообще молодым. Теперь у меня самой мама в состоянии деменции, это длится уже более 2х лет и продлится еще очень долго, так как физически она совершенно здорова. Мы живем отдельно, я к ней езжу. Когда чувствую, что не могу сдержаться чтобы не ударить, убегаю в чем есть. (Она гиперактивная, прыгает, скачет, корчит рожи, выкрикивает всякую чушь. Мыться отказывается.) Моя старшая сестра дралась с ней несколько раз, теперь они вообще не общаются, и сестра полностью устранилась от ухода за матерью. Тетка — материна сестра-погодок доходит до сердечных приступов после общения с ней. На сиделку или помощницу по дому мать никогда не согласится. Ни к психотерапевту, ни к психологу, ни к неврологу, ни к эндокринологу мать идти не хочет, орет:»Сдай меня прямо в психушку!» Это все ужасно. Когда-то я ее безумно любила, забегала к ней хоть на минутку, когда оказывалась в ее районе. Теперь ноги не идут. Ненавижу свой родной район, свой родной дом и т.п., сама себя ненавижу за эти гадкие чувства. Каждый поход к ней — маленькая казнь. Горшки таскать, менять памперсы, убирать блевотину за адекватным или просто молчащим и неподвижным больным легче, чем просто общаться с дементором. (У меня был опыт ухода за раковыми дедушкой и мужем и за парализованной свекровью, физически уставала, но никогда такого жуткого чувства отвращения и вины не было.) Молю Бога, чтобы прибрал меня пораньше. Страшно, когда умирают молодые, когда умирают внезапно, но дожить до безумия, до потери чувств к своим детям, мне кажется, еще страшней.

а я еще била.вот кому должно быть стыдно???

. Теперь у меня самой мама в состоянии деменции, это длится уже более 2х лет и продлится еще очень долго, так как физически она совершенно здорова. Мы живем отдельно, я к ней езжу. Когда чувствую, что не могу сдержаться чтобы не ударить, убегаю в чем есть. (Она гиперактивная, прыгает, скачет, корчит рожи, выкрикивает всякую чушь. Мыться отказывается.) Моя старшая сестра дралась с ней несколько раз, теперь они вообще не общаются, и сестра полностью устранилась от ухода за матерью. Тетка — материна сестра-погодок доходит до сердечных приступов после общения с ней. На сиделку или помощницу по дому мать никогда не согласится. Ни к психотерапевту, ни к психологу, ни к неврологу, ни к эндокринологу мать идти не хочет, орет:»Сдай меня прямо в психушку!» Это все ужасно. Когда-то я ее безумно любила, забегала к ней хоть на минутку, когда оказывалась в ее районе. Теперь ноги не идут. Ненавижу свой родной район, свой родной дом и т.п., сама себя ненавижу за эти гадкие чувства. Каждый поход к ней — маленькая казнь.
Да это очень ужасно и тяжело. Как же я вас понимаю. Но вы хотя бы в любой момент уйти можете, а мне и податься то некуда и не кому. Нет у меня никого. Всю жизнь одна одинешенька. И у меня два выхода: либо повеситься потому как, нервы у меня уже никчемные, а точнее их вообще нет или эту мать выкинуть куда подальше. У меня от нее не только нервный тик, но и жуткая аллергия по всему телу теперь Дома такая нервозная обстановка. Я ненавижу ее, она меня настолько раздражает, а точнее все в ней раздражает. И ведет себя, вот в точь-точь как вы описали свою. Как дурочка брякает что попало, аж перед людьми бывает стыдно. Ведет себя как ***. И сбежать от этого кошмара некуда.

источник

В мире около 50 миллионов людей с деменцией — синдромом, при котором у человека нарушаются когнитивные функции, ухудшается память и он перестает узнавать даже членов своей семьи. За огромными цифрами — семьи, которым каждый день приходится решать неоднозначные вопросы: как помочь родственнику не потерять себя, как реагировать на проявления деменции и где взять силы для ухода за больным и для собственной жизни. Поговорили с самарчанкой, которая в течение трех лет принимала участие в уходе за отцом своего мужа, страдающим деменцией, и попросили ее рассказать, как менялось его состояние, как проявлялся недуг и почему для родственников жизнь разделилась на «до» и «после».

Восемь лет назад я познакомилась с будущим мужем, а затем — с его семьей. Василий Петрович, отец мужа, на тот момент был здоровым мужчиной: крепкий, румяный, всегда позитивный, с чувством юмора — полный жизни.

Свекор всю жизнь проработал на бульдозере, но никаких вредных привычек — даже не матерился никогда. Я знаю, что на работе он был ответственным и очень востребованным — получил кучу наград от завода за честный и добросовестный труд. Кроме того, у Василия Петровича был широкий круг других интересов — и все, что ни делал, получалось. Например, он занимался селекцией — все время интересовался этим, много читал. Помню, на даче показывал мне яблони: как и что он прививал. Ездил в деревню к своей сестре — крышу перебирал, водопровод делал.

После выхода на пенсию каждое лето проводил на даче. Даже когда ему было восемьдесят, залезал на яблони, чтобы их подпилить, следил за огородом, еще и соседкам с хозяйством помогал. Свекровь приезжала к нему дважды в неделю, но больше находилась в городской квартире — вдруг кто обворует. Все всегда говорили, что это очень дружная семья.

Непонятно, в какой момент началась болезнь — сразу ее не заметишь: бывало, свекор на даче — оставит где-нибудь телефон, и мы не можем ему дозвониться, или он не может вспомнить, поливал ли грядки, давали воду вообще или нет. Как-то приехали к нему за город — смотрим, а там фильтр для воды расплавлен. Выяснилось, что Василий Петрович налил в него воду и поставил на плитку греться. Он все нормально объяснил — просто на автомате поставил вместо чайника. Тогда нас это даже не смутило: торопился, перепутал — бывает.

Когда человек тебе близок, не хочется верить, что у него что-то не так с головой. Ведь если Василий Петрович что-то забывал, мы ему рассказывали — и он вспоминал. В 2014 году его состояние начало ухудшаться: соседка стала замечать, что он может рассказывать небылицы, будто это было в действительности. Мог не полить огород, объяснив, что просто не было воды — а на самом деле вода была, только он перекрыл все краны. Когда мы разговаривали с ним на эту тему, он не препирался, спокойно реагировал: признавал свои ошибки и, на наш взгляд, все логично объяснял.

Свекровь прятала ножи и вилки, потому что Василий Петрович все время их сворачивал и, если получалось, ломал

Потом свекор начал теряться во времени: мог рассказывать, что он только что ездил в город, хотя на самом деле уже два дня никуда не уезжал. Соседка напоминала ему об этом, а он отвечал, что да, она права. В итоге та прямо сказала свекрови, что с ним явно что-то не так. Да к тому моменту мы и сами начали обращать внимание.

Тем летом мы забрали Василия Петровича с дачи, а в конце года повели на прием к психиатру — просто взяли направление в поликлинике. Врач сказал, что у свекра болезнь Паркинсона. Но обычно этот диагноз ставится, когда у человека сильный тремор, и он, например, даже не может ложку до рта донести. У Василия Петровича этого не было, и единственное, что подходило под диагноз — он начал ходить с трудом, хотя иногда мог так помчаться, что не догонишь. Как-то мы были на даче и уже собирались уезжать — только яблоки собрать осталось. Василий Петрович все стоял возле калитки, а потом мы повернулись — его нет. Мы в разные стороны искать. За пять минут он успел оказаться на автобусной остановке, которая была достаточно далеко. Он нам тогда так и не объяснил, куда собрался.

Свекровь прятала ножи и вилки, потому что Василий Петрович все время их сворачивал и, если получалось, ломал. Однажды она просто накрыла на стол и отошла, а когда вернулась, он уже скрутил несколько приборов. Затем свекор начал вырывать розетки — руки у него были цепкие. Он никак это не объяснял, — просто говорил «надо». Он мог спокойно смотреть телевизор, а потом пойти и снять с петель межкомнатную дверь и просто поставить рядом. Зачем? Говорил, что тут ходят какие-то бабы и мужики.

Василий Петрович часто собирался куда-то ехать, говорил, что нужно домой, хотя находился дома. Как-то они гуляли вместе со свекровью, он куда-то направился, она за ним. Спрашивает: «Куда ты идешь?» Он в ответ: «Домой». Свекровь продолжила: «Где твой дом?» — «Не знаю». «А где сейчас находишься, знаешь?» — «Да что-то не знаю…»

Свекровь показывала ему свою ногу: «Смотри, бегала, тебя догоняла», — а он только улыбался загадочно

Однажды свекровь задремала, а он оделся, тихо открыл дверь и ушел. Она просыпается — Василия Петровича нет. Мы искали его всей семьей — заходили в подъезды, магазины. Я никогда не думала, что люди могут быть такими отзывчивыми: подъезды нам открывали сразу, а в магазине взяли номер телефона, чтобы позвонить, если он найдется. На трамвайной развязке в Постниковом овраге мы попросили диспетчеров передать всем водителям о пропаже человека и дали его описание — вдруг он на трамвае уехал? Встретили народную дружину с полицейским и все им объяснили, они разослали информацию: когда проходили мимо других полицейских, уже слышали из их раций — пропал пожилой мужчина.

Свекор ушел из дома около пяти вечера, а нашли мы его только через шесть часов.

Он доехал до трамвайного депо в районе Полевой, а сколько до этого катался и сколько пересадок делал, мы не знаем. Водитель трамвая узнал его по выданным приметам и сообщил об этом. Муж забирал его уже из полиции — говорит, Василий Петрович пил чай и был вполне довольным.

А свекровь в тот день порвала связки на ноге: когда поняла, что муж ушел, побежала босиком в подъезд, надеясь догнать его. Полтора месяца потом ходила на костылях.

Мы спрашивали Василия Петровича, зачем он убежал, но он ничего не объяснял. Свекровь показывала ему свою ногу: «Смотри, бегала, тебя догоняла», — а он только улыбался загадочно. У него ведь целое приключение было тогда.

Потом Василий Петрович стал все рвать. Например, держал газету в руке и маленькими ножницами, навесу, резал ее на тоненькие полосочки. Затем начал разрывать одеяла, пододеяльники, наволочки. Ему это давалось легко — сила-то никуда не девалась. Мог рукав на своей одежде оторвать. Каждое занятие ему надоедало и следом начиналось что-то другое. Как ребенок познает мир — то его баночки восхищают, то шурупчики, — так и здесь.

В какой-то момент он стал забывать, как одеваться. Мог надеть брюки на руки. Или я захожу в комнату, а он в шапке, под шапкой полотенце намотано, шарф, куртка, но без брюк. Подвожу его к зеркалу и спрашиваю: «Что это такое?» Он всматривается в отражение, говорит: «Это ерунда какая-то», — и давай раздеваться.

Свекрови было очень тяжело смириться, что мужчина, который был ей опорой во всем, может так себя вести. Говорила: «Всю жизнь со мной хорошо прожил, а под конец решил нервы вымотать». Первое время она даже просила никому не рассказывать о его состоянии. Мы старались объяснить, что у него теперь свой мир, в котором он живет, и все его действия — это проявление деменции, а не хулиганство.

Однажды свекрови позвонил бывший начальник свекра, попросил его к телефону. Василий Петрович с ним поговорил — отвечал, на что мог ответить. После этого коллега расспрашивал свекровь, что случилось. Тогда, наверное, был первый раз, когда она рассказала о проблеме постороннему человеку. Попросила его иногда звонить, разговаривать с Василием Петровичем. Так постепенно свекровь начала принимать ситуацию и говорить о том, что ее беспокоит: что муж не слушает ее или снимает двери с петель.

При этом она не готова была отдать мужа в дом престарелых — могла сгоряча крикнуть, что сдаст его куда-нибудь, но когда мы предлагали поискать варианты, шла на попятную. От сиделки тоже категорически отказалась, — все взяла на себя. Она постоянно находилась с Василием Петровичем, исправляла то, что он делал: то и дело заново заправляла постель, зашивала порванные вещи. Пыталась просить его хоть о какой-то помощи, но чем дальше, тем меньше он делал то, что нужно. Она даже за хлебом не могла выйти: выбегала на пять минут, и предварительно договаривалась со свекром, чтобы он вел себя хорошо.

Мы с мужем заходили к ним каждый день, сестра мужа тоже навещала. Участковый терапевт приходила раз в месяц. Лекарства она не прописывала — Василий Петрович пил только те препараты, которые назначил психиатр. Я читала аннотацию к ним — фактически, они предназначены для коррекции детского поведения. Психиатр говорил, что свекру не нужны сильнодействующие лекарства, из-за них он мог совсем слечь и уйти из жизни слишком быстро. Траты на медикаменты не были проблемой — мы же все работающие, да и у свекра была хорошая пенсия, так что мы даже не заостряли на этом внимание. Возможно, если бы он пил таблетки регулярно, состояние было бы лучше, но свекровь иногда о них забывала: сегодня две даст, завтра одну. Иногда он сам выплевывал таблетки, а она, уже когда подметала, находила их на полу.

В данной ситуации для меня ценнее было здоровье свекрови — я видела, как она начинает таять. Василий Петрович накормлен, одет, а у нее стало прыгать давление, жало сердце, скакал сахар, появилась одышка и бессонница. Через полтора года ухода за мужем у свекрови случился сердечный приступ и ее положили в больницу.

Десять дней, пока она лечилась, за Василием Петровичем ухаживали мы. Я была с ним днем, вечером приходил мой муж, а на ночь со свекром оставалась сестра мужа. Они оба не могли принять болезнь отца и общаться с ним так же легко, как я. Мне же было интересно, до какого момента он помнит свою жизнь и как воспринимает происходящее — я часто с ним разговаривала.

Спрашиваю его: «Женат?» Он говорит: «Да, конечно». «А жена живая?» — «Да… Но вообще, не знаю». Долго помнил своих детей, но когда видел их в реальной жизни, не мог узнать. Когда уже стал забывать работу и семью, помнил свое детство, как катался на коньках: вспоминал, что коньки были самые лучшие, и даже мог назвать имя и фамилию человека, их подарившего.

Одно время пытались с ним делать гимнастику, но он уставал. Купили большой шар для занятий. Первые два дня он радовался, а потом все. Бывало, идет — я за ним. Откроет шкафчик, все вытащит из него и оставит. На вопрос, кто это сделал, отвечал, что какие-то мужики, а мы специально на него пытаемся свалить.

Все десять дней я постоянно сидела и ждала, когда придут меня сменить. Все это ложилось огромной гирей. Мой муж до конца не проговаривал свои переживания. Говорил: «Я не знаю, что делать в этой ситуации — как помочь отцу, как помочь матери».

У него, и у его сестры был внутренний протест, ведь когда с твоим сильным и надежным папой такое происходит, он воспринимается уже как кто-то другой.

В последнее время Василий Петрович начал залезать на стол, чтобы добраться до полок и что-то найти. Когда свекровь первый раз увидела его на столе, сразу выбежала из комнаты, чтобы случайно не напугать его. Пока она думала, что делать, он уже сам слез.

И однажды свекор упал со стола. Мы вызвали скорую помощь, приехали врачи — две молоденькие девочки, сказали, надо везти на рентген. Василий Петрович отказывался ехать, даже не давал руку, чтобы померить давление. Лежать неподвижно на рентгене он точно не стал бы. Мы спросили врачей, сделают ли рентген, если свекор будет сопротивляться. Они не были в этом уверены. Проблемой было даже погрузить его в скорую и довезти. В итоге мы приняли решение оставить его дома, а врачи практически «на глаз» поставили диагноз — перелом шейки бедра.

Не знаю, насколько мы были правы, но даже если бы нам удалось сделать снимок, в случае перелома Василий Петрович не смог бы жить с гипсом — он бы ломал его, кричал. Мы пригласили хирурга, чтобы тот попробовал зафиксировать ногу хотя бы эластичным бинтом. Пока провожали доктора, свекор уже все снял. Пытались сами это сделать — бесполезно. Уже после падения Василий Петрович однажды встал — значит, это был не перелом, но что именно, мы узнать не могли — не давался.

Мы сразу стали думать, как теперь ему жить с поврежденной ногой: закупили памперсы, пеленки — люди ведь годами могут так лежать. Давление было в норме, сахар и гемоглобин тоже. То, что он уйдет за месяц, никто не предполагал. Но после повреждения ноги свекор стал слабеть. Он не кричал — некоторые говорят, что у их родственников вопли стоят, а здесь нет.

За полторы недели до смерти он стал плохо есть, затем забыл как жевать, глотать. Мы закупились детским питанием, но единственный раз, когда он поел нормально, — за три дня перед смертью. В тот день Василий Петрович даже отвечал на вопросы, я спрашиваю: «Будете есть еще?» — «Да». «Вкусно?» — «Вкусно».

Свекор умер в ноябре 2017 в 87 лет. Свекровь прилегла отдохнуть, а когда встала его проверить, он уже не дышал.

Комната, в которой жил Василий Петрович, закрыта. Свекровь не может прийти в себя. Раньше она была быстрая, живая. Когда мы с ней только познакомились, она говорила, что прожила хорошую жизнь, и несмотря на сложные ситуации, прожила бы ее еще раз. После смерти свекра говорит, что ничего хорошего в ее жизни не было. Корит себя, что могла накричать на своего мужа, но это нормально — выплеск эмоций. У Василия Петровича почти не было моментов просветления, но врачи нас сразу предупреждали — улучшений не будет. На «родительский день» мы вспоминаем Василия Петровича, но вообще свекровь старается об этом не говорить.

Для нас сейчас главное — ее поднять, она третий раз за год лежит в больнице. Все ведь легло на нее, пожилую женщину, которой самой уже нужна забота. Родственникам очень тяжело — остается ощущение, что они что-то недоделали и чего-то недодали. Если бы это был мой родной отец, не знаю, смогла бы я обо всем этом разговаривать или нет.

Врач-психотерапевт психотерапевтической клиники «Праксис»и лечебно-диагностического центра «Первая Неврология»

Деменция — это приобретенное слабоумие. По факту, это не заболевание, а синдром, который может сопровождать самые разные болезни, проявляясь, например, при неблагоприятном течении атеросклероза, после тяжелых черепно-мозговых травм, при развитии болезней Альцгеймера или Паркинсона.

У деменции нет возраста. Часто родственники больного пропускают начальную стадию заболевания из-за неправильного представления о «нормальных возрастных изменениях». Да, с возрастом психический аппарат становится менее гибким, людям сложнее осваивать принципиально новый материал, в некоторых случаях могут усиливаться или слабеть некоторые проявления характера, но если изменения достигают клинически выраженной степени — это уже не норма.

Низкая скорость развития симптомов делает процесс распознавания затруднительным: иногда родственникам человека, страдающего деменцией, кажется, что он «вдруг» перестал со всем справляться, хотя синдром обычно развивается за годы. Так что в большинстве случаев обращения за помощью поступают, только когда болезнь достигает выраженной степени проявлений.

Сначала утрачиваются самые сложные навыки, имеющие отношение к обучению, усваиванию нового материала и его использованию. Затем — навыки, связанные с операциональной деятельностью, — впоследствии это приводит к тому, что человек перестает функционировать даже на бытовом уровне.

Поскольку деменция — синдром, а не болезнь, говорить о лечении в принципе не совсем корректно: лечатся или не лечатся заболевания, сопровождающиеся развитием этого синдрома. Есть препараты, применение которых может затормозить проявления деменции и даже заставить ситуацию откатиться назад, но они не дают волшебного эффекта. Шансы на улучшение состояния прямо пропорциональны времени начатого лечения — чем раньше, тем лучше. Также важно, чтобы пациент принимал препараты по назначенному врачом графику, — иначе эффективность лечения значительно снижается.

Очень важна среда, в которой находится человек: родственникам не стоит со злостью или обидой реагировать на его капризы, повторяющиеся вопросы и навязчивые требования. Подходящий вариант — мягкое переубеждение и перенаправление сил, как в отношениях с маленьким ребенком. Пациенту необходимо создавать стимулы: эмоционально насыщенное общение, хобби, предполагающие посильные действия и не ограничивающиеся просмотром телевизора. Мозг — это орган, который, как мышцу, необходимо тренировать. Отсутствие нагрузки приравнивается к атрофии органа.Что бы вы ни делали, надо готовиться к тому, что проявления деменции будут тяжелеть — это неизбежно. Они будут приводить к дезадаптации близкого человека, которому со временем будет нужно все больше и больше помощи. На родственниках лежит необходимость своевременного обращения за помощью и контроль выполнения врачебных предписаний. Также нужно задуматься о создании для пациента безопасной среды и юридическом сопровождении ситуации в связи с потенциальной недееспособностью. Но самое важное — принятие и поддержка.

источник

Здравствуйте, уважаемые посетители сайта! Сегодня, увидев рекламный ролик по ТВ, впервые решила посетить Memini. Для себя я обнаружила массу полезной информации, захотелось поделиться и своей историей.

Несколько лет назад я вышла замуж. У моего супруга помимо родителей были бабушка и дедушка — родители моей свекрови (его матери). Всё развивалось, как и у многих: визиты к старшим родственникам по выходным, потом у нас родилась чудесная дочка, но вот — дедушка моего мужа умер от рака — довольно быстро, до последнего дня будучи в своем уме и на своих ногах. Осталась бабушка одна, на тот момент ей было 78 лет. Некоторое время всё было хорошо, и никаких странностей за бабушкой не наблюдалось. Обычные визиты вежливости раз в неделю продолжались.

Спустя несколько месяцев, прозвенели первые звоночки: при посещении бабушки мой муж и свекровь обнаруживали включенный свет во всей квартире днем, иногда открытый газ в кухне, а также общение с фото покойного дедушки вплоть до укладывания этого фото в постель на ночь. Все первые странности были вписаны на горе после похорон — они прожили вместе не меньше 50 лет. Затем бабушка стала падать: несколько раз ее заставили на полу, в разных местах в квартире. В результате очередного такого происшествия муж настоял на нашем переезде в квартиру бабушки. Почему — наверняка спросит кто-то. Очень просто: потому, что дедушка с бабушкой завещали моему мужу квартиру, и уже во время похорон чувствовалось определенное недовольство со стороны детей старичков.

Вот мы сделали в части квартиры ремонт, потому что жить в квартире с ремонтом двадцатилетней давности я с ребенком отказалась.
Поначалу всё было хорошо. Бабушка оставалась адекватной, если не считать, что деда так и не признала умершим, постоянно с ним беседовала, и укладывала спать рядом с собой фотографию. Но это мы пропустили мимо, списка на временное горе от потери мужа.
В какой-то момент я стала замечать влажные пятна на коврах в комнате бабули. Отмечу, что в комнате ее мы всегда ставили ведро — для справления нужды, потому что с ногами у бабули давние проблемы — шпоры, ортопедические нарушения, и ходила она изначально плохо. Возможно, просто не попадает по ночам в ведерко, — думала тогда я. Потом пятна от мочи стали появляться на кровати, и начал нарастать характерный запах. Бабушка начала прятать продукты в своей комнате в шкафах, тумбочках, под подушками: пряталось всё, что она брала в холодильнике — колбаса, сыр, рыба, картошка, консервы и т.д. Пустые банки, коробки, пакеты выбрасывались в окно, а также туда выливалось содержимое ночного ведра, какие-то грязные тряпочки, которые бабушка использовала как прокладки. Начались жалобы соседей снизу: запахи к ним шли не самые изысканные. Мой супруг по вечерам собирал под окнами мусор.

Примерно в это же время начались первые заметные нарушения в поведении: бабуля отказывалась от уборки в своей комнате, не соглашалась ни на какие гигиенические процедуры, всё время обвиняла нас в воровстве продовольствия из холодильника, денег из кошелька, а также разговоры о том, что когда приедут ее дети, они нас выгонят и установят порядок. Тем временем, я забеременела вторым ребенком. Муж мой, к сожалению, занял позицию не в мою пользу, и сказал мне на мои возражения о том, что мне так жить тяжело, и что нужно искать варианты ухода за бабушкой, что справимся сами, и в случае моего недовольства я могу ехать куда угодно. К слову сказать, я с родителями жила до замужества в Москве, в квартире из четырех комнат, а в силу обстоятельств переехала в Подмосковье, в одну доступную для жилья комнату.

Я, будучи беременной, проявила слабость характера, и осталась помогать мужу с бабулей. Через некоторое время лужи на коврах стали обычным явлением, также присоединились мокрые матрасы, подушки, одежда, различные тряпки – которые бабушка наша прятала в чистые вещи в шкафах. Амбре появилось соответственное. Бабушка начала рвать свою одежду, а поскольку в ее доступе были тогда еще ножницы – то и разрезать матрасы и подушки, а содержимое разбрасывать по квартире.

Тогда же начала она ходить по большому в любые места, кроме унитаза, и прятать везде результаты своего творчества: за стиральную машину, под свои ковры, за батареи, в другие трудно доступные места. Подгузники тогда еще мы не использовали, начался ад. По-прежнему, она ждала родственников, которые бы нас выгнали и постоянно ругалась, ходила по квартире, собирала все попадавшиеся вещи и прятала у себя, рубила топором холодильник, выбрасывала в окно мусор и свои экскременты, рвала одежду, давала моей дочери играть иголки, разбрасывала свои таблетки, прятала продукты под подушкой, забирала вещи со всей квартиры и подтиралась ими, и так далее. Конечно, мы изъяли все колющие, режущие предметы, и сняли с пола многочисленные ковры, под которыми, кстати сказать, вообще было болото.

Результатом каждодневных мытарств стали мои преждевременные роды: ребенок в результате стремительных родов пробыл в больницах месяц, но с Божьей помощью его выходили, хотя изначально шансы были невелики. Конечно же, такой крайний случай заставил меня проявить благоразумие и уехать в Москву к родителям.

После полугода пребывания дома, я согласилась поехать обратно с детьми, поверив своему супругу, что бабушка уже совсем по-другому себя ведет и всё нормализовалось. Я приехала, и увидела, что действительно бабушка себя ведет по-другому. Она похудела, комната ее больше стала походить на больничную палату: ни одной лишней вещи, все шкафы заперты, уже началось использование подгузников ежедневно. Так я снова погрузилась в уход за бабулей. Добавилось подмывание, но бабуля перестала выходить из комнаты – это для меня было значительным облегчением – некоторые из Вас меня поймут, тем более у меня стало уже двое детишек, и вопросы гигиены меня стали волновать еще больше. Позднее, у нас начались проблемы с подгузниками: долгое время бабуля их не просто снимала, а разрывала в клочья и везде разбрасывала – уже в пределах своей комнаты. Приходилось постоянно всё отмывать, причем всё те же батареи, а также выискивать испачканные тряпки, и постельное белье. Я называю тот период времени «Форт Байяр» — это был настоящий праздник – найти все источники запаха, всё отмыть, и наконец-то заняться своей семьей.

Тем временем, моя свекровь стала приезжать всё реже – к слову сказать, аще приезжала она по выходным, потом меньше и меньше, а потом и совсем перестала. Свекровь я не виню ни в коем случае, сейчас она тяжело болеет. Вторая дочь нашей бабули живет далеко и не приезжает вовсе, если не считать двух визитов за три года. Бабуля уже окончательно изорвала всю свою одежду, подушки, покрывала, матрасы, появились новые особенности поведения, как то жевание несъедобных предметов (причем независимо от приемов пищи), разговоры с вымышленными персонажами стали совсем уже настойчивыми, появилась привычка стучать руками по табурету или кровати, или табуретом по кровати, я столько лет вижу эти метаморфозы, но до сих пор удивляюсь огромной силе – я лично пробовала рвать вещи, надорванные бабулей, но нет – это невозможно… Ночью бабуля почти не спит, а днем спит сидя. Иногда по ночам выходит из комнаты, и бродит по квартире – жутковато, поэтому я закрываю дверь, чтобы и ее обезопасить от падений в темноте, и самой не испугаться ночью.

Так и живем, конечно, уже не в ожидании чуда. Вот такая история моего знакомства с этим недугом. Совсем недавно, наверно прошедшим летом, меня посетила гениальная идея закрепления подгузников на подобных больных – рада буду поделиться своим маленьким секретом – железная гарантия против снятия ))) Для этого всего лишь нужно обзавестись длинной тканью шириной примерно 20 см., длиной метра 4-5, зависит от габаритов Вашего подопечного, и особым образом (выяснен методом проб и ошибок) забинтовать поверх подгузника и легких шортиков – я использую самые простые мужские семейные трусы – это предохраняет от потертостей. Кому это интересно – пишите, я постараюсь снять видео, за полгода ни разу не получилось у нашей бабули снять подгузник, а она у нас очень хитрая и беспокойная. Кто-то спросит, почему нет никаких слов о медикаментозном лечении. Всё просто – лечения не было. За всё время один раз бабуле вызывали врача, и тогда услышали диагноз «деменция». Сейчас я планирую сама обратиться в местный ПНД для вызова психиатра, и затем других необходимых специалистов, если будет нужно. Однако, я посторонний человек и очень сомневаюсь, что имею право оформлять вызов врача, а тем более осуществлять дальнейшие действия и принимать решения по лечению, но полагаться на детей бабули нет времени – поскольку состояние бабули ухудшается – теперь уже случаются приступы криков (ругается со своими невидимыми собеседниками), шум по ночам в виде ударов по кровати тяжелыми предметами, иногда бывают приступы агрессии. Может покажется немного бредовым, но когда мне приходится уехать с супругом и детьми, уход на себя принимает бабушка моя – да-да, хоть и ей уже 78 лет. Так вот наша подопечная пыталась ее даже побить.

СпрОсите, почему у нас нет сиделки? Скажу сразу, мой супруг против, считая, что поскольку я в отпуске по уходу за ребенком, то справлюсь сама. Ну вот, наверно и весь мой рассказ.

Хочу подвести итог. Я преклоняюсь перед женщинами, девушками, которые ухаживают за своими родственниками сами – за своими родителями, и считаю это благородным делом – хоть сами ухаживают, хоть заботятся об устройстве таких родственников в специальные учреждения, Вы всё равно проявляете внимание к родственникам, не бросая их, а заботясь так или иначе об их участи. Мне немного проще рассуждать на эту тему – я, всё таки, ухаживаю за посторонним, по сути, человеком, и пока не занимаюсь лечением. Еще хочу сказать, что длительное пребывание рядом с такими больными накладывает ощутимый отпечаток на характер и поведение того, кто ухаживает. Нужно изо всех сил стараться не впасть в уныние по поводу сложившихся обстоятельств, находить для себя время, особенно если у Вас дети, муж, потому что им вы нужны здоровой и отдохнувшей. Нельзя принимать таких людей близко к сердцу – может кто-то и не согласится – нужно относиться к своим обязанностям по уходу, как к работе, так будет проще, иначе можно потерять свое здоровье и разум, может я и жестко говорю, но от своих переживаний я едва не потеряла ребенка, и поверьте – после этого потрясения мои мозги встали на место, и я расставила приоритеты заново.

Может мой рассказ получился непоследовательным, но это мой первый опыт подобного изложения. Буду рада услышать Ваши замечания, мнения, советы относительно моей ситуации.

источник

Девочки добрый вечер. Моей маме 66 лет. У нас болезнь Деменция Айцгемеровского типа. Маме прописали мемонтин 1 т.три раза в день и еще два препарата. Мама живет со мной. морально это тяжело видеть свою мамочку в таком состоянии. Но я благодарю Бога что именно я за ней ухаживаю. Я пытаюсь скрасить ее дизнь как могу заботой и любовью. Устаю очень сильно. иногда даже не помню как засыпаю. потому что слежу ночами за ней, что когда будет бежать в туалет не упала и не ударилась. Памяти совсем нет, и может идти но не знает куда. надо все говорить. мамочка возьми бумагу и брось ее потом в унитаз и т.д. это страшно. Равновесие нарушено. Утром встаю в 6 утра чтобы поднять ма у накормить ее дать таблетки помыть. Потом включаю ей мультики и смо рит их до 8 утра. А когда мы уже все уходим из дома укладываю ее спать. С работы бегу бегом домой. кормлю пытаюсь заниматься с мамой. Всем крепкого здоровья и терпения. Кто еще кроме нас поможет нашим родным.

У свекрови Альцгеймера, живет с нами, находится я так полагаю на последней стадии, так как сама себя уже давно не обслуживает, за последние полтора года передвигается только в кресле. Ухаживает за ней сиделка, которая при ней уже 5 лет и живет тоже с нами. С одной стороны, я полна сочувствия к своему мужу, что его мать в таком состоянии, с другой стороны — мне на мозги давит само присутсивие тяжело больного человека, запахи в квартире, и сам вид. У меня ребенок.. Сыну написала завещание, что если со мной такое произойдет, то пусть в больницу отдает на постоянное. Дай бог всем терпения пережить и самим не сойти с ума.

Моей маме 85. В течении 6 лет я ухаживаю за ней. Живем в сельской местности. Дома частные. В конце 2015 года забрала ее к себе. Поселили отдельно во флигеле.Она человек очень сложный по характеру. Считает, что находится в пансионате, а я при ней уборщицей работаю. Мне очень трудно с ней. Она не помнит как меня зовут. Думает, что сама она молодая. Носим трусики бумажные. Это нас очень спасает. Передвигается с огромным трудом. Даю ей регулярно задание: «Ты должна двигаться или будешь лежать как бревно. Будешь двигаться-к лету будем на улицу ходить!» Хотя бы минимальное обслуживание самой себя: убрать тарелку, кружку. Помыть.Таблетки и витамины каждый день. Вся мебель поставлена так, чтобы она могла передвигаться держась за нее. Мою. Выношу горшок. Заставляю читать сказки детские. Там очень красочные картинки. Текст крупный. Телевизор работает целый день. А мы уходим на работу. Запираем флигель на задвижку. Может выбраться на улицу и просто замерзнуть. Общение с ней не возможно.

Решила написать историю.
Нам, 25-летним, досталась бабулька с болезнью Альцгеймера.
Начну с того, что ранее ничего сильно уж страшного с ней не было (как нам казалось). Видно, конечно было, что она старая и немного не в себе.
Приезжали к ней в гости, она начинала рассказывать свои бредовые истории, что кто-то ходит по квартире, невестка украла деньги, соседи имеют ключи от квартиры и едят её еду, резала простыни, говорила, что это невестка и тд.
Позже перестала готовить себе еду и начала худеть.
Ухаживать было некому, поэтому было принято решение забрать её к себе.(не буду указывать почему, ведь история не об этом) Повезла я с одного города в другой. Путь составлял 2.5 суток.
Оттуда и началось моё осознание всего ужаса. По-дурости накормила её паштетиком, она на каждой станции (когда закрывали туалеты) орала, что хочет по-большому и обделывалась.Благо, проводники вошли в положение Не хочу описывать в каком я состоянии доехала домой и в какой вони.
Там её принял мой муж (внук бабули).
По-приезду, она радовалась новой обстановке, но ровно 3 дня. Далее по нарастающей начинала по-тихой грусти истерить: говорила, что завтра поедет в свой город; кричала, что еда отравлена; собирала все вещи в сумки и сидела до полуночи, говоря, что за ней такси приедет.
После отказывалась идти мыться месяц, под предлогом, что за ней приедут. Воровала смешно ночью печенья, а днем не ела — вот с того времени это было нашим рационом: печенья и йогурты. Начала шастать по ночам. Начались мои кошмары, ведь я работаю в пятидневку.
Муж, как в ночь на 3 дня, она «пересаживалась на метлу» и начинала чудить, орала матом, шастала, ломилась ко мне в комнату (ранее повешали собачку).

источник