Фенихель о психоаналитическая теория неврозов м 2005

Текст взят с психологического сайта http://www.myword.ru

На данный момент в библиотеке MyWord.ru опубликовано более 2000 книг по психологии. Библиотека постоянно пополняется. Учитесь учиться.

Удачи! Да и пребудет с Вами. )

Сайт www.MyWord.ru является помещением библиотеки и, на основании Федерального закона Российской федерации «Об авторском и смежных правах» (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ), копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных в данной библиотеке, в архивированном виде, категорически запрещен.

Данный файл взят из открытых источников. Вы обязаны были получить разрешение на скачивание данного файла у правообладателей данного файла или их представителей. И, если вы не сделали этого, Вы несете всю ответственность, согласно действующему законодательству РФ. Администрация сайта не несет никакой ответственности за Ваши действия./

W. W. NORTON & COMPANY INC New York

Otto Фенихель Психоаналитическая теория

Перевод с английского и вступительная статья А.Б.Хавина Академический Проект

Общая редакция — А.Б.Хавин Фенихель О.

Ф42 Психоаналитическая теория неврозов/ Пер. с англ., вступ. ст. А.Б. Хавина. — М.: Академический Проект, 2004. — 848 с. — («Концепции »).

Книга представляет собой энциклопедическое руководство по клиническому психоанализу. Она по праву считается и классическим учебником, и классическим научным трудом. Подробно, как ни в одном другом издании, с психоаналитических позиций рассматриваются все виды психических расстройств. Описанию частной психопатологии предшествует изложение принципов психоаналитической психологии, достойное место отводится также проблеме формирования характера, психоаналитической терапии. Библиография содержит более 1500 источников. Книга рассчитана на психологов, психотерапевтов, психиатров.

© О. Fenichel, 1945, 1973 © Хавин А.Б., перевод, вступ. статья, 2004 © Академический Проект,

оформление, ISBN 5-8291-0369-9 2004

Вступительная статья О книге Отто Фенихеля

и терниях клинического психоанализа в России Издатели книги Отто Фенихеля «Психоаналитическая теория неврозов предрекали, что эта книга

сохранит актуальность в течение десятилетий, и они не ошиблись. Авторы большинства современных учебников по теориям личности и психопатологии непременно ссылаются на монографию Фенихеля. В «Энциклопедии глубинной психологии» (т.2, 2001) его монография справедливо названа и классическим научным трудом, и классическим учебником.

Знакомство с биографией Фенихеля позволяет понять, что успех его монографии не случаен. Отто Фенихель — видный психоаналитик середины двадцатого века, внесший значительный вклад в развитие психоанализа. Начинал он свою деятельность в 20-е годы в Венском психоаналитическом объединении в кругу выдающихся психоаналитиков. Затем пропагандировал идеи психоанализа в ряде европейских стран, организовывал там психоаналитические институты и сообщества, работал как психоаналитик-практик. Преподавая в Берлине, Фенихель впервые ввел в программу обучения клинические работы Карла Абрахама. В 30-е годы он возглавлял психоаналитическую группу в Праге, активно пропагандировал психоанализ в Норвегии. Фенихель подготовил первый статистический отчет о психотерапевтической деятельности психоаналитиков. После эмиграции в США Фенихель всячески содействовал развитию психоаналитического движения в этой стране. В частности, в 40-е годы совместно с Э. Зиммелем он создал психоаналитическое объединение в СанФранциско.

Причина популярности монографии Фенихеля не только в том, что она написана на основании более чем 1500

источников научной литературы и огромной психоаналитической практики самого автора. Гораздо важнее, на наш взгляд, собственно тематика монографии, сосредоточение автора на психоанализе психических расстройств. Ни один другой психоаналитик не осветил так полно и всесторонне клиническую проблематику. По существу, Фенихель составил энциклопедию клинического психоанализа.

Книга Фенихеля акцентирует тот факт, что альма-матер психоанализа не психопатология обыденной жизни, не творчество великих людей и даже не сновидения, а психические расстройства. История реформирования классического психоанализа тогда представляется как отход от клинической определенности, своеобразное бегство от клиники.

3. Фрейд, делая новые открытия, тщательно разрабатывал множество понятий (стадии психосексуального развития, комплексы, защитные механизмы и др.) и обязательно приводил их в соответствие с принятой в его время психиатрической нозологией. В отличие от Фрейда никто из его критиков не был великим клиницистом, и уже первые отступники уделяли клиническим наблюдениям значительно меньше внимания, чем основатель психоанализа. А. Адлер оперировал совсем немногими понятиями, пренебрегал проблемой бессознательного, фактически выхолащивая клиническую реальность. У К. Юнга, отличавшегося широтой познаний, мы находим интересные мистические и религиозные откровения, но он не представил законченного описания ни одного клинического случая. Труды К. Хорни и Э. Фромма интересны тем, что С образуют связующее звено между психоанализом и экзистенциальной психологией. Относительно психоаналитического аспекта этих трудов создается впечатление, что содержащаяся в них критика Фрейда умозрительна и строится не столько на добытом авторами клиническом материале, сколько на иной трактовке клинических случаев, описанных самим же Фрейдом. Другими словами, Хорни и Фромм больше работали с источниками литературы, чем с пациентами.

Критика неофрейдистами классического психоанализа бьет мимо цели, когда, предвосхищая психологов-экзистенциалистов, они подходят к клиническим явлениям лишь с философских и общепсихологических позиций. Если Фрейда справедливо обвиняют в пространном понимании закономерностей психопатологии, то неофрейдисты впадают в другую крайность. Игнорируя специфичность кли-

нических явлении, они тоже стирают грань между нормой и патологией. Фромм (1947), например, критикует Фрейда за утверждение, что нарцисс восстанавливает утраченное самоуважение, отнимая катексис у объектов, и неуместно указывает на необходимость понимать самоуважение как неразрывно связанное с любовью к другим людям. Справедливости ради отметим, что междисциплинарные труды Фромма, подобно любой талантливой популяризации, находят гораздо больше почитателей среди студентов и широкой публики, чем детализированные и далеко не всегда однозначные работы Фрейда, посвященные разбору клинических случаев. В свою очередь успех книги Фенихеля, несомненно, объясняется тем, что автор заново обнажил из-под лавины критики самые корни психоанализа. Тем более, все чаще приходится слышать о неисчерпанном фрейдовском наследии. Ведь именно Фрейд был подлинным клиническим психологом, он впервые начал изучать психические расстройства с позиций психологии. Особое значение клинический аспект психоанализа приобрел в России. Ко времени возрождения психоанализа в нашей стране в середине 80-х годов имелось две группы специалистов-психоаналитиков. Первая группа была весьма обширна, в нее входили философы и психологи, специализировавшиеся прежде на критике психоанализа с марксистских позиций. Представители этой группы, как правило, хорошо знали психоаналитическую литературу, что позволило им в период перестройки быстро развернуть интенсивную пропаганду психоанализа, организовав соответствующие учебные заведения. Знания этих специалистов носили сугубо книжный характер, они никогда не лечили больных — неврозами, да и не имели права их лечить, поскольку не являлись врачами. Данный факт, однако, не оказывал отрицательного влияния на эффективность их преподавательской деятельности. Напротив, обобщенные, лишенные противоречий и насыщенные иллюстрациями, словно от первого лица, лекционные курсы только способствовали привлечению слушателей. Вскоре появились весьма добротные учебники по психоанализу, иногда с подзаголовком, указывающим, что в учебнике освещается социокультурный аспект этого направления. Клинический аспект психоанализа рассматривался в таких учебниках вскользь или в лучшем случае наряду с другими аспектами.

Но жизнь требовала от теоретиков приобщения к практике, и вскоре многие из них трансформировались в психо

логов-консультантов психоаналитической ориентации. Тем не менее формальная трансформация отнюдь не позволяла почувствовать твердую почву под ногами, не открывала легальный доступ к лечебной работе с больными, а, в результате «психотерапевты-неофиты » стали нивелировать клинический психоанализ, выступать против его выделения в самостоятельную область психоаналитической практики, обычно ссылаясь на западный опыт. Впрочем, психологиконсультанты иных направлений следуют той же парадигме, они отрицают специфичность клинической психотерапии.

Вторую совсем немногочисленную группу специалистов, занимавшихся до 80-х годов психоанализом, составляли врачи-психотерапевты. Они не обладали такой эрудицией в х области

психоанализа, как психологи-теоретики, зачастую им недоставало научного кругозора, зато их знания носили практический характер. Практическое освоение психоанализа порождало гораздо больше вопросов, чем его освоение только по книгам, и уж конечно, не способствовало поспешному написанию учебников.

Количество сторонников психоанализа среди врачей нарастало далеко не столь интенсивно, как среди психологов, концентрировались врачи-психоаналитики главным образом в учреждениях психологического профиля. Более того, постепенно выяснилось, что

основное сопротивление клиническому психоанализу оказывают психотерапевты-клиницисты традиционной психиатрической школы.

В этом отношении весьма показательны взгляды видного психотерапевта М.Е. Бурно, изложенные в его монографии «Клиническая психотерапия » (2000). Мнение о фрейдизме сложилось у него к началу 60-х годов, еще в студенческие годы, он пишет: «Читая в студенчестве Фрейда, был убежден, что все или почти все его психоаналитические символы, фигуры-комплексы — выдумкасказка, совсем не наука. Мы, студенты-медики, потешались тогда над тем, что приснившиеся палка или пещера означают мужские и женские гениталии, потешались над тайными вожделениями любого малыша к своей матери в знаменитом комплексе Эдипа »(с. 46). В зрелом возрасте, сформировавшись в качестве психиатра и психотерапевта, Бурно, по его ело-* вам, понял, что концепции Фрейда и других психоаналитиков всего лишь отражают аутистический склад их души и их собственное бессознательное. Психоаналитическая ориентация, по мнению М.Е. Бурно, не клиническая по опреде-

лению и представляет собой аутистически-символическую работу чистой мысли. Он резко разграничивает клиническую и психологическую психотерапию: «Клинический психотерапевт, в отличие от психологического (например, психоаналитического, экзистенциальногуманистического), не распространяет, не «напяливает » свой невроз и его лечение на все человечество, потому что им самим, его психотерапевтическими воздействиями движет не аутистически-психологическая ориентация, по-своему толкующая реальные душевные расстройства и трудности пациента, воспринимаемые в самом общем неклиническом виде (без дифференциальной диагностики), а изучение клинической картины »(с. 47). Таким образом, обвиняя психологов в гипердиагностике, Бурно, походя, выставляет им всем диагноз — аутизм. Психологам, страдающим аутизмом, он противопоставляет «клиницистов-реалистов », последователей Э. Блейлера, Э. Кречмера, Ю. Каннабиха. Акцентируя врачебный реализм (свой собственный), что по известным механизмам вообще свойственно специалистам, приобщенным к психиатрии, Бурно говорит о некоей «обостренной чувствительности врачей к материи, телу как частице стихийной Природы и носителю духа » (с. 22).

Не углубляясь в полемику с М.Е. Бурно, отметим, что присвоение права на реализм и разговоры об особом родстве с Природой сомнительны и даже опасны в любой сфере, будь то наука, искусство или политика. С позиций наивного реализма, Земля — плоская и она — центр мироздания. Сторонники социалистического реализма в свое время считали себя единственными представителями подлинного искусства и потешались над художниками-нонконформистами, творившими в стиле символизма. Очень любят декларировать свой реализм и близость к Природе вдохновители диктаторских режимов. Ни одному «реалисту » не избежать знакомых мотивов, социально-психологические закономерности неумолимы. Вот и уважаемый нами Марк Евгеньевич утверждает, что, «в отличие от психологической (аутистически-символической, «абстрактноматематической») психотерапии, клиническая психотерапия более национально-полнокровна — оттого, что более земная, приземленная» (с. 52). И продолжает: «Клиническая психотерапия российскому пациенту роднее «привозной» психотерапии, как оно и должно быть, потому что искусство, содержащееся в психотерапии, всегда национально » (с. 53). Сказанное в чем-то, может быть, правильно, но от-

сюда, правда, совсем близко до разделения психологической науки на «ихнюю» и «нашу», буржуазную и пролетарскую, что в советский период мы уже проходили.

Считать ли реалистическим рассмотрение научных построений, трудностей пациентов и всех человеческих отношений в ракурсе психиатрической диагностики, конечно, дело вкуса, вернее, склада личности и широты образования. Не нужно только настаивать на теоретической непредвзятости подхода, при котором психологическое объяснение психопатологических явлений как утрированного варианта нормы подменяется систематизацией многообразия людских свойств (например, характеров) с помощью нескольких патологических клише. Установка, подспудно обусловливающая эти взгляды, в отличие от психоаналитических ребусов, очень проста: «весь мир за одним исключением психически болен ». Представители подобных воззрений обычно стараются отгородиться от профессиональных психологов. Для них клиническая психология — раздел пограничной психиатрии, тогда они — психиатры, психологи и психотерапевты в одном лице. Что касается объективности психиатрической диагностики, желающим составить собственное мнение достаточно посетить клинический разбор больного с пограничным состоянием. Нивелирование специфичности клинических феноменов, как и мистификация клинического опыта, отражает и борьбу за сферы влияния. Если психотерапевты-неофиты стремятся к «расширению своей территории » и полновластию в психотерапии, то психотерапевты-традиционалисты изыскивают способы «отстаивания своих владений».

Так или иначе, противоборствующие стороны не слишком заинтересованы в развитии клинического психоанализа. В то же время, даже не выделяя клиническую психотерапию в самостоятельную дисциплину, можно и должно выделить клинические феномены в отдельную область психоанализа, экзистенциального анализа и т. п.

Недавно появилась любопытная монография Б.Е. Егорова «Российский клинический психоанализ

— новая школа » (2002). Судя по названию, монография, казалось бы, заполняет нишу клинического психоанализа. Однако автор пишет в ней главным образом о доминантах Российского коллективного бессознательного, проявлениях этого бессознательного в борьбе за частную собственность, в народном творчестве и психических эпидемиях, исследуются мае-

совые сеансы исцеления, т. е. опять же в своеобразной форме психоанализу подвергаются социокультурные феномены. (Не хотелось бы думать, что эти феномены — тоже клиника!) Вопросы собственно клинического психоанализа изложены в книге в самом общем виде, хотя ценно само выделение клинического психоанализа, автор буквально взывает к нему.

На обрисованном фоне труд Отто Фенихеля, в котором клиническая проблематика толкуется исконным образом, должен сыграть для отечественного читателя почти миссионерскую роль. Его книга актуальна и потому, что в последнее время интерес психологов чрезмерно сместился от объяснения психических расстройств к психотерапевтической практике.

Описанию формирования симптомов и частных неврозов в монографии предшествуют разделы, где излагаются представления психоаналитиков о структуре психики, динамике психических процессов, развитии психики, а также их взгляды на невротические конфликты и защитные механизмы.

По общетеоретическим вопросам Фенихель в основном разделяет воззрения Фрейда и его ближайших последователей: К. Абрахама, Ш. Ференци, А. Фрейд и др. Но его интересы больше смещены в сторону психологии эго, имеются во взглядах Фенихеля и иные отличия. Феномены, которые, согласно Фрейду (1923), свидетельствуют о самостоятельности инстинкта смерти, Фенихель считает не проявлением особого инстинкта, а выражением принципа постоянства, справедливого для всех инстинктов и жизненных процессов вообще. С этой точки зрения, «жажда стимулов », характерная для Эроса, не противоречит принципу постоянства, а представляет собой его дериват, обходной путь к избавлению от стимулов. По мнению Фенихеля, тенденции к любви и разрушению сначала тесно переплетены, их общая матрица — инкорпорация. Агрессивность первоначально не имеет собственной цели, она лишь модус преследования инстинктивных целей, возникающий при фрустрации или даже спонтанно.

Самостоятельна позиция Фенихеля и по вопросу динамики влечений и эмоций. Он считает закономерным говорить о бессознательных эмоциях, тогда как Фрейд утверждал, что бессознательное состоит только из идей. Согласно Фрейду, влечения, эмоции и чувства не могут быть сознательными или бессознательными, поскольку о них ничего

В этой статье автор рассматривает основные теоретические концепции, посвященные анализу причин возникновения сексуальных девиаций (перверсий). Параллельно с этим в статье анализируются некоторые сложные аспекты практической психоаналитической работы с этими состояниями. Специальное внимание уделено срыву процессов триангуляции как основной причины нарушений сексуальной идентичности.

Ключевые слова: психоанализ, перверсия, девиация, триангуляция, сепарационная тревога, сексуальная идентичность.

В своей клинической практике я несколько раз сталкивалась со случаями сексуальных перверсий. В основном это были случаи садо-мазохистической перверсии. Длительная работа сложилась только в 4 случаях, из которых 2 мужских и 2 женских. Психоаналитическая работа во всех случаях была очень сложной и требовала глубокого теоретического осмысления. Совершенно особенной, с моей точки зрения, была и динамика переносно-контрпереносных отношений, что заслуживает, на мой взгляд, пристального внимания специалистов.

Рамки статьи позволяют сделать совсем краткий теоретический обзор по тематике сексуальных перверсий. В первую очередь, необходимо обозначить, что в современной психоаналитической литературе принято разделять непосредственно сексуальные перверсии и перверсные объектные отношения (Кернберг,2001, Тач, 2013).

Сексуальные перверсии понимаются как устойчивые образования, сформированные в подростковом возрасте, и необходимые для сексуальной жизни взрослого человека (Коэн, 2004). Традиционно перверсия понималась как использование нетрадиционных, ценностно сниженных объектов для сексуального акта (например, животных, предметов) или предпочтение извращенных способов полового акта, не ведущих к продолжению рода. В соответствии со словарем Лапланш Ж., Понталис Ж.-Б.(Лапланш, Понталис, 2010), сексуальная перверсия — это отклонение от нормального сексуального акта, представляющего собой коитус с лицом противоположного пола, нацеленный на достижение оргазма посредством генитального проникновения. Это видение в целом совпадает с концепцией З.Фрейда, который относил к сексуальным перверсиям педофилию, садо-мазохизм, вуайеризм, эксгибиционизм и ряд других девиаций, возникновение которых он связывал с фиксацией на инфантильной сексуальности и невозможности разрешить эдипов комплекс (Фрейд, 2006).

В отличие от сексуальных перверсий, перверсные объектные отношения могут не включать элементы девиантной сексуальности, но предполагают циничное использование другого человека, разрушение его автономности, обесценивание основных человеческих идеалов, дегуманизацю другого. Для обозначения сути перверсных отношений вводится термин фетишистское объектное отношение, что подразумевает низведение другого человека до предмета, вещи (Тач, 2013). С этой точки зрения, проституция, например, может и не содержать элементы извращенной сексуальности в смысле перверсии в теоретическом изложении З.Фрейда, но, безусловно, содержит элементы перверсного (или фетишистского) объектного отношения, так как подразумевает отношение к другому как товару, вещи. Перверсные объектные отношения могут существовать, таким образом, и вне сексуальной сферы, они характеризуются выраженным садизмом в отношении другого человека (или самого себя), цинизмом, неспособностью переживать вину, опредмечиванием другого и т.д.

В этой статье я буду в основном фокусироваться на рассмотрении сексуальных перверсий, а именно садо-мазохистической перверсии, хотя в психоаналитической концепции Ж.Шассге-Смиржель, все сексуальные перверсии так или иначе концентрируются вокруг садо-мазохизма (Шассге-Смиржель, 1991). На мой взгляд, эта сексуальная перверсия (садо-мазохистическая) включает в себя в качестве неотъемлемого элемента также и перверсные объектные отношения фетишистского измерения.

Отдельно следует подчеркнуть, что в современном подходе к сексуальным перверсиям есть тенденция делить их на 2 уровня. Такое деление, например, содержится в работах О.Кернберга (Кернберг, 2001), а также у С.Коэна (Коэн, 2004).

Первый уровень, более высокий, обнаруживают у пациентов, которые формируют перверсию с целью справиться с кастрационной тревогой. Защищаясь от эдипального страха кастрации, мужчина может создавать образ фаллической женщины, отрицая, таким образом, отсутствие пениса у женщины, и это облегчает сексуальное удовлетворение (Фрейд, 2006). Такие пациенты могут обладать определенным уровнем развития символизации и иметь относительную способность к разрешению конфликта в фантазии (Коэн, 2004, Кернберг, 2001, Тач, 2013). Группа этих пациентов близка к тем, которых описывал З.Фрейд в своих первых трудах, посвященных исследованию перверсий (Фрейд, 2006).

Второй, более низший уровень, обнаруживают у пациентов, которые формируют перверсию для защиты от сепарационной тревоги, а также тяжелой деструктивности. Кроме того, у пациентов этой группы также обычно выражены тревоги психотического регистра, связанные со страхом фрагментации и утраты идентичности. Группа этих пациентов характеризуется неспособностью к символизации и тенденцией к непосредственному отыгрыванию травматических переживаний с помощью сексуализированных постановок, которые, как правило, носят ригидный и вынужденный, компульсивный характер (Коэн, 2004).

Таким образом, в целом сексуальные перверсии рассматривают как компромиссное образование для решения задач, связанных с решением эдиповой проблематики и доэдиповых проблем, связанных со страхом сепарации, защитой от деструктивности, а также других нарциссических конфликтов и тревог психотического регистра. Понимание перверсии как компромиссного образования совпадает также и со взглядами О.Фенихеля. (Фенихель, 2004).

Размышляя о глубинной сути перверсий, следует в первую очередь подчеркнуть, что пациенты с сексуальными перверсиями отличаются от других пограничных и даже психотических пациентов по критерию преобладания у них среди защитных механизмов выраженной способности к сексуализации. Если такие защиты как отрицание, всемогущий контроль, проективная идентификация, идеализация и обесценивание являются общими для всех тяжелых психических патологий, то доминирование защит по типу сексуализации является прерогативой перверсий. Ж.Шассге-Смиржель считает, что, если пограничный пациент может только иногда сексуализировать деструктивность, то перверт это делает на постоянной основе (Шассге-Смиржель, 1991). Коэн С. (Коэн, 2004), в свою очередь, показывает, что при перверсии сексуализации подвергаются все невыносимые чувства, а именно: вина, страх потери объекта, беспомощность, деструктивность и т.д.

Использование сексуализации для решения конфликтов, связанных с эдиповой виной, З.Фрейд описывает в целом ряде работ. В работе “Достоевский и отцеубийство” З. Фрейд (Фрейд, 2006) показывает, что вина Достоевского перед своим отцом остается глубоко бессознательной, выражается в потребности в наказании, затем сексуализируется и превращается в мазохизм. В работе З.Фрейда “Ребенка бьют” (Фрейд, 2006) показывается, как сексуальное генитальное взаимодействие регрессивно подменяется анальным, садо-мазохистическим взаимодействием, в котором потребность в наказании удовлетворяется регрессивным замещающим сексуализированным актом. Псевдосексуальный акт, связанный с битьем, обслуживает и потребность в наказании за инцестуозные желания и дает бессознательное эротическое удовлетворение.

Масуд Хан (Khan,1989) в своих работах также подробно исследует процессы сексуализации, но не только в связи с эдиповой проблематикой, а также в связи и с другими конфликтами. Масуд Хан показывает, в частности, что при перверсиях очень часто сексуализируется невыносимая ярость, а также конфликты, связанные с доминированием-подчинением. Автор выделяет целую главу, посвященную роли подавляющей власти, и связанными с этим, чувствами ярости и беспомощности в генезе перверсий (Khan, 1989). Масуд Хан приводит пример, как пациентка очень сильно разозлилась в связи с пережитым вербальным унижением в компании знакомых, и вскоре после этого увидела сновидение, в котором мужчина занимается грубым, насильственным сексом с женщиной. Ярость пациентки была сексуализирована и смещена на мужчину в сновидении. Сексуализировано также было и чувство тотальной беспомощности и унижения, испытанного накануне. При этом, важно отметить, что чем глубже перверсный спектр функционирования, тем больше вероятность использования сексуализации не только в сновидениях и фантазиях, но и в реальной жизни. В аналитическом сеансе это может выглядеть так, что пациенты начинают рассказывать, например, о насильственном сексе, как только замечают какое-либо проявление власти со стороны аналитика (например, невозможность перенести сеанс и т.д.).

Множество исследований в литературе проведено в связи с анализом причин такого сильного развития процессов сексуализации и возникновения на их основе сексуальных девиаций. О.Кернберг, в связи с этим, выделяет 3 основных подхода к изучению причин возникновения перверсий помимо концепции З.Фрейда, а именно в рамках английской школы, французской школы и американской школы (Кернберг, 2001).

В английском подходе, представленным М. Кляйн, Д. В. Винникоттом и др., причины возникновения перверсий связывают с преждевременной генитализацией, как способом справиться с выраженной агрессивностью. При этом, фокус исследования сосредоточен на патологических отношениях с матерью. Негативные аспекты матери часто проецируются на отца, в результате чего эдипов соперник приобретает монструозные черты и создается невыносимый уровень кастрационной тревоги. Ребенок вынужден развивать прегенитальную сексуальность, так как не может разрешить эдипов конфликт и вынести соперничества с сексуальным отцом, который в психике может быть представлен как пожирающий, убивающий и т.д. Интересное аналитическое исследование проводится в этом смысле в работе М. Кляйн “Эдипов комплекс в свете ранних тревог” (Кляйн, 2007). В этой статье автор показывает, что ребенок пытается сохранить мать как идеализированный объект и с этой целью негативные аспекты матери проецируются на отца. Родительские объекты в психике, в соответствии с этим, приобретают искаженные черты, формируются защиты по типу тяжелого расщепления, что в дальнейшем сказывается на бессознательном сценарии первичной сцены, которая приобретает ужасающие, агрессивные характеристики.

Указанный механизм расщепления на идеализированную мать и преследующего отца анализировался затем и французскими авторами (Мак-Дугал, 2010, Грин, 1975). В частности, А. Грин пишет о механизме “битриангуляции”, что подразумевает, что материнский объект остается расщепленным и под видом разделения на мать и отца на самом деле скрывается более глубокое расщепление на объект идеализированный и объект преследующий. Отец тогда состоит как бы из негативной тени матери (Грин, 1975).

Речь, по сути, идет о том, что отец недостаточно репрезентирован в психике как отдельный живой объект, личность. Пенис отца нагружен характеристиками плохой груди. Достаточно часто на образ отца проецируется и собственная враждебность ребенка к матери, если эта агрессия слишком выражена (Кляйн, 2007).

Анализ указанного расщепления действительно находит подтверждение в клинической работе с перверсиями, однако, как справедливо замечает О. Кернберг (Кернберг, 2001), в то же время не дает исчерпывающего объяснения, почему в одних случаях перверсия развивается, а в других нет. Автор, вероятно, имеет в виду, что выраженный детский садизм может иметь место и при других психических расстройствах, но именно при перверсиях сексуальность подвергается такому тяжелому искажению.

Во французской школе большое значение придается исследованию фактора инцестуозности в генезе перверсий. На фиксацию на инцестуозных фантазмах при перверсии указывается, в частности, в работах Дж. Мак-Дугал (Мак-Дугал, 2010) и Ж.Шассге-Смиржель (Шассге-Смиржель, 2010).

К этой точке зрения отчасти примыкают и взгляды С. Коэна (Коэн, 2004). С точки зрения С. Коэна, мать может испытывать невыносимую агрессию к ребенку как к живому существу, часто бессознательную, и развивает сексуализацию как защиту от агрессии. Она чрезмерно соблазняет, перестимулирует ребенка. Агрессия между матерью и ребенком, таким образом, отрицается, не осознается, а эмоциональный контакт, к которому мать часто не способна, заменятся телесным. Телесное возбуждение становится важнейшим способом справиться с глубинным чувством мертвенности, вызванным отсутствием удовлетворяющего эмоционального контакта. Так, один из пациентов вспоминает, что днем мать была абсолютно недоступной, эмоционально отсутствующей, и только вечером, когда она укладывала его с собой в постель, она как-то особенно была к нему расположена.

В этой связи А.Грин (Грин, 1975) считает, что часто сутью перверсии является навязчивое повторение и отыгрывание сексуального перевозбуждения как травмы, которая не могла быть психически переработана. О связи раннего сексуального перевозбуждения и последующего развития перверсии также излагается в работах Ш.Ференци (Ференци, 2008).

Размышляя о сути таких отношений с родителями, можно думать о том, что ребенок в семейной ситуации по сути зачастую находится в отношениях со взрослым, как с педофилом. Это может касаться одного из родителей, или может быть связано и с матерью и с отцом одновременно. Нередко в этом могут принимать участие и другие родственники. В дальнейшем это очень осложняет работу с такими пациентами, так как любое проявление эмпатии может пугать пациента, для него любовь связана с возможностью сексуального злоупотребления. Мать, как считал З.Фрейд, может иногда играть с ребенком как с эротической игрушкой (Фрейд, 2006), а впоследствии этот тип взаимоотношений проецируется на аналитика, как единственно возможный. Возникающие при этом сложности в переносных и контрпереносных взаимоотношениях, глубоко исследуются в работе Ж.Биграса “Психоанализ как повторение инцеста” (Биграс, 2004).

Причины повышенного сексуального перевозбуждения (впоследствии трудно интегрируемого) также могут быть связаны, на мой взгляд, с повышенной самостимуляцией ребенка при глубокой нехватке материнского инвестирвания и пережитыми травмами в связи с ранней сепарацией. Мастурбационная деятельность в этом случае способствует выработке определенного количества эндорфинов, чтобы ощущать себя относительно живым. Часто эти пациенты производят впечатление эмоционально мертвых, в сновидениях и ассоциациях могут присутствовать роботы, зомби, различные механизмы, призраки, вампиры и т.п.

Рассматривая эти особенные семейные отношения, основанные на использовании детской сексуальности, одновременно с эмоциональной депривацией, необходимо остановиться на так называемой отцовской функции, вернее поговорить о тотальном срыве отцовской функции при перверсиях. Очень интересно, с моей точки зрения, пишет об этом Ж. Шассге-Смиржель (Шассге-Смиржель, 1991). Суть ее взгляда сводится к тому, что отец, обесцененный и дисквалифицированный матерью, не может выполнять свою роль запрещающей инстанции и способствовать разрешению эдипова комплекса. Более того, мать дает ребенку понять, что он является единственным ее утешением и партнером, что ему не нужно завидовать отцу и брать пример с отца. Таким образом, будущий перверт может возвеличивать собственное прегенитальное тело. Автор приводит пример пациента, который открыл секрет, затем тщательно скрываемый, что взрослая генитальная сексуальность может быть заменена анальной.

С этой точки зрения перверсия может быть понята как маниакальный триумф над генитальным отцом. Один из примеров такого маниакального решения содержится в работе М. Кляйн (Кляйн, 2007). М. Кляйн показывает, как пациент, одержимый маниакальным всемогуществом, в своем сновидении делает отца свидетелем его сексуального акта с матерью, при этом сам сексуальный акт заменяется мочеиспусканием в сосуд, символизирующий материнские гениталии.

Р.Русиньон, размышляя о роли или, вернее, о “метафоре отца”, формулирует это таким образом. Отец вводит принцип различия в отличие от принципа тождественности, который обеспечивает мать. Постижение отца предполагает постижение сути сексуального, первичной сцены, в которой один объект того же пола, а другой противоположного. Признавая отца, ребенок должен признать половые различия, выбрать пол, а также признать различие между взрослой и детской сексуальностью (Русиньон, 2007). Первертный пациент отрицает реальность, которая с точки зрения психосексуальности означает существование отца, он предпочитает жить в иллюзии тотального обладания матерью (Шассге-Смиржель, 1991, 2010). Мы можем в этом случае говорить о срыве отцовской метафоры, появлении дыры на месте вторичного объекта. Срыв отцовской метафоры, в частности, означает возможность бессознательного отрицания различия полов, а также исключенности ребенка из “первичной сцены”, подмены репрезентации сексуального акта на садо-мазохистическое взаимодействие, связанное с битьем, испражнением и т.д.

Р. Перельберг в своей статье о “мертвом” и “убитом” отце (Перельберг, 2012) также пытается ввести различия на уровне понимания отцовской метафоры. При невротической структуре создается символ отца в виде отца как закона, а враждебные импульсы к нему доступны для горевания, при перверсии, пишет автор, отец убит. Р. Перельберг приводит пример пациента, который говорит об отчиме: “Проблема с моим отчимом вот в чем: он не может вынести мысль о том, что он не присутствовал при моем зачатии. Там были только я и моя мать, его там не было”. Он остановился, удивившись тому, что им было сказано. Карл выразил, таким образом, уверенность в том, что он присутствовал при собственном зачатии, из которого его (приемный) отец был исключен. Так он переживал себя живущим в мире, где только он и его мать существовали с самого начала, в мире, где он чувствовал, что является расширением ее желаний” (Перельберг, 2012, с.193). Приведенный пример очень важен, с моей точки зрения, на мой взгляд он демонстрирует пример не убийства отца и занятии его места, как это происходит у Эдипа, а отрицании отцовской метафоры, отцовства как такового. Это важный маркер психотического и перверсного функционирования. Ликвидация третьего измерения позволяет отрицать вину, кастрационную тревогу и общество в целом как гаранта символического порядка. Инцестуозные фиксации сохраняются, но за это приходится платить дорогую цену, в смысле появления тяжелого расщепления, при котором одна часть находится в контакте с реальностью, а другая нет. На данное расщепление указывается, в частности, в работе З.Фрейда “Фетишизм” (Фрейд, 2006).

И. Шторк в своей работе (Шторк, 2005) указывает, что обесценивание и отрицание отца помимо проблем, связанных с перевозбуждением и страхом злоупотребления, неизбежно влечет за собой сепарационные проблемы, а также глубокие нарушения процесса символизации.

И. Шторк указывает, что мать, устранившая отца физически или символически, становится, в результате этого устранения, единственным объектом привязанности, утратить который чрезвычайно страшно. Она приобретает в психике в связи с этим статус богини, идола. Агрессия к такой матери не должна осознаваться и сепарироваться от нее становится невозможно. Ребенок не может опереться на отца как альтернативный объект и вынужден постоянно возвращаться к матери. Не случайно образ богини- матери появляется у З.Фрейда в работе о Леонардо (Фрейд, 2006), который ранние детские годы провел без отца по предположению З.Фрейда. Как известно, в этой работе З.Фрейд анализирует появление в психике представления об обоеполом материнском имаго в виде образа грифа (или коршуна), что придает матери всемогущий, божественный статус в психике ребенка.

Кроме того, отсутствие авторитета отца в концепции И.Шторка приводит к возникновению не только ужасающего фантазма о фаллической матери, а также связанного с ним, фантазма о том, что мать “съела отца”. В этой связи, часто фетишизированные сексуальные сценарии помогают устранить страх перед поглощающей матерью, обесценить ее тотальное всемогущество. Исследуя подобные фантазии и садо-мазохистические сценарии, неизменно удивляешься, насколько образ сексуально униженной женщины противоположен сознательно представленному образу матери-богини. Фетиш часто появляется там, где возникает фантазия о присвоении наиболее опасных качеств объекта, а именно материнского фаллоса (или вагины, содержащей внутри опасный фаллос). В этой связи, если миф об Эдипе служит прообразом и иллюстрацией невротического конфликта, то для иллюстрации перверсного модуса отношений больше подходит миф о медузе Горгоне. Персей в этом мифе сталкивается с фаллической матерью, угрожающей поглощением, женские гениталии нагружены оральными характеристиками.

После краткого обзора некоторых теоретических подходов к анализу причин возникновения сексуальных перверсий мне хотелось бы сфокусироваться еще раз более пристально на проблемах, связанных с сепарацией и индивидуацией.

В литературе под сепарацией принято понимать процессы непосредственно связанные с отделением от объекта, а под индивидуацией — формирование репрезентаций себя отдельно от репрезентаций матери и отца (Малер, Пайн, Брегман, 2011).

Отсутствие или слабая репрезентация отца не дает ребенку идентифицироваться с ним и тем самым в какой-то степени отличаться от матери. Он вынужден определять себя только через диадные отношения с матерью, не имея возможности использовать третье измерение.

В этой связи становится важным понять, как сам ребенок изначально репрезентирован в голове матери, а именно матери, обесценивающей или уничтожающей метафору отца. И здесь, безусловно, важно вспомнить работы Фрейда, в которых он пишет, что в психике некоторых женщин может существовать символическое уравнивание ребенка, пениса и кала (Фрейд, 2006). Можно в этой связи думать о том, что чем глубже регрессивная замена на бессознательном уровне генитального мира миром анальных репрезентаций, тем сильнее будет выражено указанное символическое уравнивание, искажающее способность видеть ребенка как ребенка, т.е. как отдельного человека и личность.

Очень интересно, с моей точки зрения, об этом пишет Р.Столлер (Столлер, 2016 ). Р. Столлер, развивая взгляды З.Фрейда о бессознательной фиксации определенного типа женщин на зависти к мужчинам (Фрейд, 2006), считает, что такие женщины, выйдя замуж и забеременев, могут терять интерес к партнеру, так как получили от него все “необходимое” – ребенка (особенно это касается мальчика). В бессознательной фантазии такой женщины это, однако, может выглядеть так, что она как бы сама из себя родила чудесное творение – свой собственный фаллос. Ж. Шассге Смиржель (Шассге-Смиржель, 2005) указывает, однако, что это фаллос анального свойства, фаллос, которым можно полностью манипулировать, он больше несет измерение власти, чем сексуальности.

Фантазм об отношениях ребенка с богиней матерью, по отношению к которой он играет роль частичного объекта (фаллоса), проигрывается с моей точки зрения во всех садо-мазохистических сценариях (“Я все, ты ничто—понимаешь” – эта фраза обычно служит прелюдией для начала фетишизированных садо-мазохистических постановок). Анализ показывает, что мужчины, исполняющие садистическую роль, на самом деле бессознательно идентифицированы со своими фаллическими матерями и устанавливают с другим отношения по нарциссическому типу, т.е. видят в партнере себя – ребенка, при этом такое видение является совершенно неосознаваемым. Как правило, такие пациенты отрицают, что подобное происходило когда-то с ними самими. Важно понимать, что идентификация с сексуальным отцом при этом отсутствует или слабо выражена.

Размышляя о сути объектных отношений между матерью и ребенком, Масуд Хан (Khan,1989) упоминает о диффузной идентичности первертных пациентов. Автор обосновывает, в частности, что таким пациентам в силу глубокой нехватки материнского инвестирования и обесценивании роли отца не удается преодолеть первичную идентификацию с матерью, что особенно патогенно для психосексуального развития мужчины. Масуд Хан также формулирует суть отношения такой матери к ребенку: мать относится к ребенку как к вещи, созданной ей самой, и в этом смысле не видит ребенка как отличного от нее и живого. Анализируя истоки этого отношения, Масуд Хан обращается к теории Д.В.Винникотта о переходном объекте, он постулирует, что зачастую первертные пациенты строят свои отношения с другим не только как с частью себя (т.е.по нарциссическому типу), но и так, как если бы он был переходным объектом. Отдельность и автономия переходного объекта понимаются лишь частично. Обладание переходным объектом, в соответствии с теорией Винникотта, позволяет справляться с тревогой в связи с отсутствием матери, создает иллюзию контроля над ситуацией (Винникотт, 2015).

Указанные исследования автора о регрессивных объектных отношениях очень интересны и действительно могут иметь место при перверсиях, однако, мне представляется, что, чем глубже уровень перверсного функционирования, тем больше мы подходим к отношению не с переходным объектом, а с объектом-фетишем. Д.В. Винникотт (Винникотт, 2015), как известно, считал стадию, связанную с переходным объектом, как очень важную для запуска процессов символизации. Переходный объект – вещь, но вещь особенная. Это не совсем внешний объект, но уже и не внутренний. Отдельность его частично понимается и осознается. Этот предмет наделяется, как правило, хорошими качествами материнского объекта, которыми можно пользоваться при отсутствии матери. Д.В.Винникотт описывает функции такого предмета(объекта) – это объект-“утешитель”, объект- “друг”, объект-“защитник”, объект-“собеседник” и т.д.. Важно также не то, что он символизирует мать, по словам Д.В.Винникотта, а то что он может служить заменой матери, т.е. способствует сепарации.

В главе о переходных объектах (Винникотт, 2015 ) автор делает важную ремарку. Переходный объект может иногда превращаться в фетиш, а именно, когда депрессивная тревога заменяется маниакальным отрицанием (фетиш связан с манией материнского фаллоса).

Некоторые авторы, в частности, А. Верморель и М. Верморель (Верморель, Верморель, 2007) и Э.Кестенберг (Кестенберг,005), развивая идеи Д.В.Винникотта, указывают, что замена переходного объекта фетишем означает срыв процесса символизации. Частично эти идеи развиваются и в работе Р.Тача (Тач, 2013).

Кратко эти идеи можно сформулировать следующим образом:

— Если переходный объект в основном служит для представления хороших аспектов объекта в его отсутствие, то фетиш и фетишизация помогают снизить тревогу от присутствия объекта, если он воспринимается как угрожающий.

— Если переходный объект служит целям сепарации, то фетиш, напротив, закрепляет неотсепарированность, служит маниакальному отрицанию сепарации.

— С фетишем формируются в основном садо-мазохистические отношения в отличие от переходного объекта.

Фетишисткое объектное отношение, если оно проявляется в работе с первертным пациентом, часто маркирует ощущение аналитиком себя как мертвым, отсутствующим. С этой точки зрения фетишисткое объектное отношение относится к разряду парадоксальных трансферов. Парадокс заключается в том, что пациент крайне нуждается в аналитике (в виду чрезвычайной дезинвестиции со стороны первичных объектов), но одновременно, он упраздняет его, не воспринимает его как другого и осуществляет, таким образом, контроль и триумф над ним. Любая попытка установить близость отвергается и обесценивается, пациент приходит на сеанс, но непонятно, что он получает, интерпретации проходят мимо, как если бы пациент разговаривал сам с собой. Требуется очень много работы со своим контрпереносом, а также, зачастую, особая техника для работы с подобными пациентами. Очень часто пациенты приносят сексуальный материал, но подают его таким образом, что терапевт (или аналитик) чувствует себя униженным, обесцененным или присутствующим при акте символической мастурбации. В то же время, если доминирует перенос на аналитика как на фаллическую мать, пациент испытывает ужас перед интервенциями аналитика, воспринимает коммуникацию как чрезвычайно враждебную, от которой надо всеми силами обороняться. Часто для того, чтобы справиться с этими чувствами, бессознательно используются механизмы сексуализации, о чем указывалось выше.

В этой статье мне представляется важным показать, как нарушение процессов триангуляции приводят к глубоким нарушениям и на уровне диадных отношений, в смысле способности к дифференциации себя и другого, а также приводит к нарушению формирования сексуальной идентичности. Предрасположенность к развитию по перверсному пути закладывается задолго до рождения индивида. Если в бессознательном матери преобладает фетишистское объектное отношение, это приводит к уничтожению триангулярного пространства еще до рождения ребенка. Это означает, что в бессознательной жизни матери ребенок не только не является плодом любовных отношений с мужем, он также не является и плодом эдиповых фантазий матери, т.е. свидетельствует о нарушении ее отношений со своим собственным отцом и ликвидации третьего измерения, маркирующего реальность. Ребенок в этом смысле включается в процесс трансгенерационной передачи травмы и вынужден развиваться по перверсному сценарию.

Х. – второй ребенок в семье, есть еще сестра на 4 года старше. Мать Х. очень рано оставила его на попечение бабушки, своей матери. Глубоких эмоциональных контактов у ребенка не было ни с кем из членов семьи, и особенно не хватало эмоционального контакта с матерью. Отсутствие эмоционального взаимодействия сопровождалось сексуальным использованием и перестимуляцией ребенка.

Семья строилась по принципу матриархата, мужские фигуры не являлись авторитетными. В результате в бессознательной жизни Х. сформировалась фантазия, что его отец лишь формально является его родителем, а они с матерью образуют инцестуозную пару. Можно было думать о символической дыре на месте вторичного объекта. Х. со временем осознал, что ему остро не хватало идентификации с отцом и, в принципе, с уважаемой мужской ролью. Женская фигура, напротив, была сознательно очень идеализирована, но на бессознательном уровне вызывала ужас и защитную агрессию, которая нашла выход в сексуализации.

Все указанные факторы привели к формированию сексуальной мастурбационной фантазии по типу “ребенка бьют” уже в возрасте 5-6 лет, а во взрослой сексуальной жизни предпочтение отдавалось садо-мазохистическим сценариям.

Длительная психоаналитическая работа привела к глубоким личностным изменениям, что отразилось и на сексуальной жизни Х.

In this article author considers the main theoretical concepts, devoted to the reasons of formation of sexual deviations (perversions). At the same time the author analyses some difficult aspects of practical psychoanalytical work with such disorders. Special attention is dedicated to the failure of the process of triangulation as the main reason of problems with sexual identity.

Key words: psychoanalysis, perversion, deviation, triangulation, separation anxiety, sexual identity.

источник

Фенихель О. Психоаналитическая теория неврозов.. Руководство по клиническому психоанализу. Она по праву считается и классическим учебником, и классическим

Название	Руководство по клиническому психоанализу. Она по праву считается и классическим учебником, и классическим
Анкор	Фенихель О. Психоаналитическая теория неврозов
Дата	22.09.2017
Размер	3.74 Mb.
Формат файла
Имя файла	Фенихель О. Психоаналитическая теория неврозов..doc
Тип	Руководство #5130
страница	1 из 47
Каталог

Текст взят с психологического сайта http://www.myword.ru На данный момент в библиотеке MyWord.ru опубликовано более 2000 книг по психологии. Библиотека постоянно пополняется. Учитесь учиться. Удачи! Да и пребудет с Вами. ) Сайт www.MyWord.ru является помещением библиотеки и, на основании Федерального закона Российской федерации «Об авторском и смежных правах» (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ), копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных в данной библиотеке, в архивированном виде, категорически запрещен. Данный файл взят из открытых источников. Вы обязаны были получить разрешение на скачивание данного файла у правообладателей данного файла или их представителей. И, если вы не сделали этого, Вы несете всю ответственность, согласно действующему законодательству РФ. Администрация сайта не несет никакой ответственности за Ваши действия./ Перевод с английского и вступительная статья А.Б.Хавина Ф42 Психоаналитическая теория неврозов/ Пер. с англ., вступ. ст. А.Б. Хавина. — М.: Академический Проект, 2004. — 848 с. — («Концепции »). Книга представляет собой энциклопедическое руководство по клиническому психоанализу. Она по праву считается и классическим учебником, и классическим научным трудом. Подробно, как ни в одном другом издании, с психоаналитических позиций рассматриваются все виды психических расстройств. Описанию частной психопатологии предшествует изложение принципов психоаналитической психологии, достойное место отводится также проблеме формирования характера, психоаналитической терапии. Библиография содержит более 1500 источников. Книга рассчитана на психологов, психотерапевтов, психиатров. © О. Fenichel, 1945, 1973 © Хавин А.Б., перевод, вступ. статья, 2004 © Академический Проект, оформление, ISBN 5-8291-0369-9 2004 и терниях клинического психоанализа в России Издатели книги Отто Фенихеля «Психоаналитическая теория неврозов предрекали, что эта книга сохранит актуальность в течение десятилетий, и они не ошиблись. Авторы большинства современных учебников по теориям личности и психопатологии непременно ссылаются на монографию Фенихеля. В «Энциклопедии глубинной психологии» (т.2, 2001) его монография справедливо названа и классическим научным трудом, и классическим учебником. Знакомство с биографией Фенихеля позволяет понять, что успех его монографии не случаен. Отто Фенихель — видный психоаналитик середины двадцатого века, внесший значительный вклад в развитие психоанализа. Начинал он свою деятельность в 20-е годы в Венском психоаналитическом объединении в кругу выдающихся психоаналитиков. Затем пропагандировал идеи психоанализа в ряде европейских стран, организовывал там психоаналитические институты и сообщества, работал как психоаналитик-практик. Преподавая в Берлине, Фенихель впервые ввел в программу обучения клинические работы Карла Абрахама. В 30-е годы он возглавлял психоаналитическую группу в Праге, активно пропагандировал психоанализ в Норвегии. Фенихель подготовил первый статистический отчет о психотерапевтической деятельности психоаналитиков. После эмиграции в США Фенихель всячески содействовал развитию психоаналитического движения в этой стране. В частности, в 40-е годы совместно с Э. Зиммелем он создал психоаналитическое объединение в Сан-Франциско. Причина популярности монографии Фенихеля не только в том, что она написана на основании более чем 1500 источников научной литературы и огромной психоаналитической практики самого автора. Гораздо важнее, на наш взгляд, собственно тематика монографии, сосредоточение автора на психоанализе психических расстройств. Ни один другой психоаналитик не осветил так полно и всесторонне клиническую проблематику. По существу, Фенихель составил энциклопедию клинического психоанализа. Книга Фенихеля акцентирует тот факт, что альма-матер психоанализа не психопатология обыденной жизни, не творчество великих людей и даже не сновидения, а психические расстройства. История реформирования классического психоанализа тогда представляется как отход от клинической определенности, своеобразное бегство от клиники. 3. Фрейд, делая новые открытия, тщательно разрабатывал множество понятий (стадии психосексуального развития, комплексы, защитные механизмы и др.) и обязательно приводил их в соответствие с принятой в его время психиатрической нозологией. В отличие от Фрейда никто из его критиков не был великим клиницистом, и уже первые отступники уделяли клиническим наблюдениям значительно меньше внимания, чем основатель психоанализа. А. Адлер оперировал совсем немногими понятиями, пренебрегал проблемой бессознательного, фактически выхолащивая клиническую реальность. У К. Юнга, отличавшегося широтой познаний, мы находим интересные мистические и религиозные откровения, но он не представил законченного описания ни одного клинического случая. Труды К. Хорни и Э. Фромма интересны тем, что С образуют связующее звено между психоанализом и экзистенциальной психологией. Относительно психоаналитического аспекта этих трудов создается впечатление, что содержащаяся в них критика Фрейда умозрительна и строится не столько на добытом авторами клиническом материале, сколько на иной трактовке клинических случаев, описанных самим же Фрейдом. Другими словами, Хорни и Фромм больше работали с источниками литературы, чем с пациентами. Критика неофрейдистами классического психоанализа бьет мимо цели, когда, предвосхищая психологов-экзистенциалистов, они подходят к клиническим явлениям лишь с философских и общепсихологических позиций. Если Фрейда справедливо обвиняют в пространном понимании закономерностей психопатологии, то неофрейдисты впадают в другую крайность. Игнорируя специфичность кли- нических явлении, они тоже стирают грань между нормой и патологией. Фромм (1947), например, критикует Фрейда за утверждение, что нарцисс восстанавливает утраченное самоуважение, отнимая катексис у объектов, и неуместно указывает на необходимость понимать самоуважение как неразрывно связанное с любовью к другим людям. Справедливости ради отметим, что междисциплинарные труды Фромма, подобно любой талантливой популяризации, находят гораздо больше почитателей среди студентов и широкой публики, чем детализированные и далеко не всегда однозначные работы Фрейда, посвященные разбору клинических случаев. В свою очередь успех книги Фенихеля, несомненно, объясняется тем, что автор заново обнажил из-под лавины критики самые корни психоанализа. Тем более, все чаще приходится слышать о неисчерпанном фрейдовском наследии. Ведь именно Фрейд был подлинным клиническим психологом, он впервые начал изучать психические расстройства с позиций психологии. Особое значение клинический аспект психоанализа приобрел в России. Ко времени возрождения психоанализа в нашей стране в середине 80-х годов имелось две группы специалистов-психоаналитиков. Первая группа была весьма обширна, в нее входили философы и психологи, специализировавшиеся прежде на критике психоанализа с марксистских позиций. Представители этой группы, как правило, хорошо знали психоаналитическую литературу, что позволило им в период перестройки быстро развернуть интенсивную пропаганду психоанализа, организовав соответствующие учебные заведения. Знания этих специалистов носилисугубо книжный характер, они никогда не лечили больных — неврозами, да и не имели права их лечить, поскольку не являлись врачами. Данный факт, однако, не оказывал отрицательного влияния на эффективность их преподавательской деятельности. Напротив, обобщенные, лишенные противоречий и насыщенные иллюстрациями, словно от первого лица, лекционные курсы только способствовали привлечению слушателей. Вскоре появились весьма добротные учебники по психоанализу, иногда с подзаголовком, указывающим, что в учебнике освещается социокультурный аспект этого направления. Клинический аспект психоанализа рассматривался в таких учебниках вскользь или в лучшем случае наряду с другими аспектами. Но жизнь требовала от теоретиков приобщения к практике, и вскоре многие из них трансформировались в психо логов-консультантов психоаналитической ориентации. s Тем не менее формальная трансформация отнюдь не позволяла почувствовать твердую почву под ногами, не открывала легальный доступ к лечебной работе с больными. а, В результате «психотерапевты-неофиты » стали нивелировать клинический психоанализ, выступать против его выделения в самостоятельную область психоаналитической g практики, обычно ссылаясь на западный опыт. Впрочем, психологи-консультанты иных направлений следуют той с же парадигме, они отрицают специфичность клинической психотерапии. Вторую совсем немногочисленную группу специалистов, занимавшихся до 80-х годов психоанализом, составляли врачи-психотерапевты. Они не обладали такой эрудицией в х области психоанализа, как психологи-теоретики, зачастую им недоставало научного кругозора, зато их знания носили практический характер. Практическое освоение психоана лиза порождало гораздо больше вопросов, чем его освоение только по книгам, и уж конечно, не способствовало поспешному написанию учебников. Количество сторонников психоанализа среди врачей нарастало далеко не столь интенсивно, как среди психоло- гов, концентрировались врачи-психоаналитики главным образом в учреждениях психологического профиля. Более того, постепенно выяснилось, что основное сопротивление клиническому психоанализу оказывают психотерапевты-клиницисты традиционной психиатрической школы. В этом отношении весьма показательны взгляды видного психотерапевта М.Е. Бурно, изложенные в его монографии «Клиническая психотерапия » (2000). Мнение о фрейдизме сложилось у него к началу 60-х годов, еще в студенческие годы, он пишет: «Читая в студенчестве Фрейда, был убежден, что все или почти все его психоаналитические символы, фигуры-комплексы — выдумка-сказка, совсем не наука. Мы, студенты-медики, потешались тогда над тем, что приснившиеся палка или пещера означают мужские и женские гениталии, потешались над тайными вожделениями любого малыша к своей матери в знаменитом комплексе Эдипа »(с. 46). В зрелом возрасте, сформировавшись в качестве психиатра и психотерапевта, Бурно, по его ело-* вам, понял, что концепции Фрейда и других психоаналитиков всего лишь отражают аутистический склад их души и их собственное бессознательное. Психоаналитическая ориентация, по мнению М.Е. Бурно, не клиническая по опреде- лению и представляет собой аутистически-символическую работу чистой мысли. Он резко разграничивает клиническую и психологическую психотерапию: «Клинический психотерапевт, в отличие от психологического (например, психоаналитического, экзистенциально-гуманистического), не распространяет, не «напяливает » свой невроз и его лечение на все человечество, потому что им самим, его психотерапевтическими воздействиями движет не аутистически-психологическая ориентация, по-своему толкующая реальные душевные расстройства и трудности пациента, воспринимаемые в самом общем неклиническом виде (без дифференциальной диагностики), а изучение клинической картины »(с. 47). Таким образом, обвиняя психологов в гипердиагностике, Бурно, походя, выставляет им всем диагноз — аутизм. Психологам, страдающим аутизмом, он противопоставляет «клиницистов-реалистов », последователей Э. Блейлера, Э. Кречмера, Ю. Каннабиха. Акцентируя врачебный реализм (свой собственный), что по известным механизмам вообще свойственно специалистам, приобщенным к психиатрии, Бурно говорит о некоей «обостренной чувствительности врачей к материи, телу как частице стихийной Природы и носителю духа » (с. 22). Не углубляясь в полемику с М.Е. Бурно, отметим, что присвоение права на реализм и разговоры об особом родстве с Природой сомнительны и даже опасны в любой сфере, будь то наука, искусство или политика. С позиций наивного реализма, Земля — плоская и она — центр мироздания. Сторонники социалистического реализма в свое время считали себя единственными представителями подлинного искусства и потешались над художниками-нонконформистами, творившими в стиле символизма. Очень любят декларировать свой реализм и близость к Природе вдохновители диктаторских режимов. Ни одному «реалисту » не избежать знакомых мотивов, социально-психологические закономерности неумолимы. Вот и уважаемый нами Марк Евгеньевич утверждает, что, «в отличие от психологической (аутистически-символической, «абстрактно-математической») психотерапии, клиническая психотерапия более национально-полнокровна — оттого, что более земная, приземленная» (с. 52). И продолжает: «Клиническая психотерапия российскому пациенту роднее «привозной» психотерапии, как оно и должно быть, потому что искусство, содержащееся в психотерапии, всегда национально » (с. 53). Сказанное в чем-то, может быть, правильно, но от- сюда, правда, совсем близко до разделения психологической науки на «ихнюю» и «нашу», буржуазную и пролетарскую, что в советский период мы уже проходили. Считать ли реалистическим рассмотрение научных построений, трудностей пациентов и всех человеческих отношений в ракурсе психиатрической диагностики, конечно, дело вкуса, вернее, склада личности и широты образования. Не нужно только настаивать на теоретической непредвзятости подхода, при котором психологическое объяснение психопатологических явлений как утрированного варианта нормы подменяется систематизацией многообразия людских свойств (например, характеров) с помощью нескольких патологических клише. Установка, подспудно обусловливающая эти взгляды, в отличие от психоаналитических ребусов, очень проста: «весь мир за одним исключением психически болен ». Представители подобных воззрений обычно стараются отгородиться от профессиональных психологов. Для них клиническая психология — раздел пограничной психиатрии, тогда они — психиатры, психологи и психотерапевты в одном лице. Что касается объективности психиатрической диагностики, желающим составить собственное мнение достаточно посетить клинический разбор больного с пограничным состоянием. Нивелирование специфичности клинических феноменов, как и мистификация клинического опыта, отражает и борьбу за сферы влияния. Если психотерапевты-неофиты стремятся к «расширению своей территории » и полновластию в психотерапии, то психотерапевты-традиционалисты изыскивают способы «отстаивания своих владений». Так или иначе, противоборствующие стороны не слишком заинтересованы в развитии клинического психоанализа. В то же время, даже не выделяя клиническую психотерапию в самостоятельную дисциплину, можно и должно выделить клинические феномены в отдельную область психоанализа, экзистенциального анализа и т. п. Недавно появилась любопытная монография Б.Е. Егорова «Российский клинический психоанализ — новая школа » (2002). Судя по названию, монография, казалось бы, заполняет нишу клинического психоанализа. Однако автор пишет в ней главным образом о доминантах Российского коллективного бессознательного, проявлениях этого бессознательного в борьбе за частную собственность, в народном творчестве и психических эпидемиях, исследуются мае- совые сеансы исцеления, т. е. опять же в своеобразной форме психоанализу подвергаются социокультурные феномены. (Не хотелось бы думать, что эти феномены — тоже клиника!) Вопросы собственно клинического психоанализа изложены в книге в самом общем виде, хотя ценно само выделение клинического психоанализа, автор буквально взывает к нему. На обрисованном фоне труд Отто Фенихеля, в котором клиническая проблематика толкуется исконным образом, должен сыграть для отечественного читателя почти миссионерскую роль. Его книга актуальна и потому, что в последнее время интерес психологов чрезмерно сместился от объяснения психических расстройств к психотерапевтической практике. Описанию формирования симптомов и частных неврозов в монографии предшествуют разделы, где излагаются представления психоаналитиков о структуре психики, динамике психических процессов, развитии психики, а также их взгляды на невротические конфликты и защитные механизмы. По общетеоретическим вопросам Фенихель в основном разделяет воззрения Фрейда и его ближайших последователей: К. Абрахама, Ш. Ференци, А. Фрейд и др. Но его интересы больше смещены в сторону психологии эго, имеются во взглядах Фенихеля и иные отличия. Феномены, которые, согласно Фрейду (1923), свидетельствуют о самостоятельности инстинкта смерти, Фенихель считает не проявлением особого инстинкта, а выражением принципа постоянства, справедливого для всех инстинктов и жизненных процессов вообще. С этой точки зрения, «жажда стимулов », характерная для Эроса, не противоречит принципу постоянства, а представляет собой его дериват, обходной путь к избавлению от стимулов. По мнению Фенихеля, тенденции к любви и разрушению сначала тесно переплетены, их общая матрица — инкорпорация. Агрессивность первоначально не имеет собственной цели, она лишь модус преследования инстинктивных целей, возникающий при фрустрации или даже спонтанно. Самостоятельна позиция Фенихеля и по вопросу динамики влечений и эмоций. Он считает закономерным говорить о бессознательных эмоциях, тогда как Фрейд утверждал, что бессознательное состоит только из идей. Согласно Фрейду, влечения, эмоции и чувства не могут быть сознательными или бессознательными, поскольку о них ничего не известно, если они не связаны с идеями. Фенихель придерживается мнения, что любая защита в конечном анализе является защитой от аффектов, человек не хочет испытывать болезненных эмоций, поэтому аффекты могут вытесняться, отсрочиваться, проецироваться, изолироваться. Особенно подробно он останавливается на защите от чувства вины. Большинство психоаналитиков относятся к рассуждениям о вытесненных влечениях как безобидному несовершенству языка (Дж. Блюм, 1999). Тем не менее игнорировать специфику взглядов Фенихеля на динамику аффектов в описании им частных неврозов было бы ошибочным. В главе о тревоге как невротическом симптоме рассматривается превращение невроза тревожности в тревожную истерию, т. е. «свободно плавающей » тревоги в конкретные фобии. Понятие «тревожная истерия» Фенихель использует в качестве синонима фобического невроза. Он доходчиво разъясняет, почему и каким образом определенные ситуации, люди и животные приобретают символическое значение и начинают вызывать страх. Обращено внимание в образовании фобий и на бессознательный анимизм. Люди, предрасположенные к тревожной истерии, как выясняется, склонны к анимистическому пониманию мира, одухотворению природы. Подчеркивается, что фобии нельзя интерпретировать без учета анамнеза пациента. Прослежены бессознательные детерминанты некоторых фобий. Так, агорафобия может быть обусловлена скрытым эксгибиционизмом и скопофилией, страхи загрязнения и инфекции детерминируются анальным эротизмом, а недовольство своей внешностью в ряде случаев причиняется страхом перед беременностью. Решающее значение в патогенезе тревожной истерии Фенихель придает неспособности эго контролировать тревогу и использовать ее как предупреждающий сигнал. Тревога, по его мнению, становится неуправляемой и оказывает травматическое воздействие, происходит регрессия к, раннему уровню развития и возникает паника. В объяснении истерического нарушения характера Фенихель разделяет мнение Фрейда о фаллической фиксации истериков и пренебрегает более поздними представлениями об «оральной истерии ». Повышенная эротичность истериков является, с его точки зрения, «псевдогиперсексуальностью », которая служит средством защиты от тревожности и способом повышения самоуважения. Органическими неврозами Фенихель обозначает расстройства, которые чаще называют «соматическими заболеваниями ». Он одним из первых дифференцировал эти расстройства от конверсионных неврозов. При конверсионных неврозах симптомы имеют специфическое бессознательное значение и выражают фантазии на языке тела. При органных неврозах расстройства имеют соматическую природу, нарушается физиология органов из-за неадекватности их использования. Например, в силу каких-то бессознательных причин человек спит с открытым ртом, в результате осушается полость рта и гортань, эта сухость как проявление органного невроза не имеет собственного символического значения. Вслед за Абрахамом Фенихель выделяет прегениталь-ные конверсии. Он разграничивает истерические конверсии, выражающие эдиповы желания, и конверсии, которые на первый взгляд кажутся истерическими, но на самом деле выражают прегенитальные побуждения. В последнем случае психическая структура пациента, по его мнению, соответствует психической структуре компульсивного невротика: усиливаются амбивалентность и бисексуальность, сексуализируются речь и мышление. Прегенитальные конверсии отражают все эти особенности. Так, в заикании сосуществуют желание и нежелание говорить, проявляются магическое отношение к словам и агрессия против слушателя, происходит как бы смещение вверх функций сфинктеров. К прегенитальным конверсиям относятся также тики, симптомы бронхиальной астмы. Подлинного совершенства Фенихель достигает в изложении представлений классического психоанализа о перверсиях и импульсивных неврозах, внося и собственные уточнения. В качестве общего свойства перверсий и импульсивных действий он указывает на их синтонность эго. Причиной любой перверсии признается кастрационная тревога, а специфичность перверсии зависит от инфантильной фиксации. Посредством перверсии закомплексованный индивид убеждается в отсутствии кастрации и чувствует себя в безопасности при осуществлении сексуального акта. Сложнее обстоит дело с объяснением мазохизма. Здесь Фенихель вводит понятие «меньшее зло ». Бессознательно опасаясь настоящей кастрации, мазохист кастрирует себя символически. Он старается избежать истинного наказания, добровольно смирившись с меньшим злом и всячески Демонстрируя, что уже подвергается мучениям. Уменьше- ние тревоги и чувства вины благодаря самоуничижительным манипуляциям и нытью сопровождается эротическим наслаждением. Основной особенностью пациентов с импульсивным неврозом Фенихель считает неспособность переносить напряжение. Любое напряжение представляет для них травму, и всякую потребность они должны удовлетворить немедленно. Они стремятся не к позитивной цели, а преследуют негативную цель избавления от напряжения. В импульсивных неврозах Фенихель усматривает удивительную конденсацию влечения и защиты от влечения, сама защита приобретает характер влечения. И причина, по его мнению, в том, что импульсивные невротики отличаются оральной и кожной фиксацией. Они подобны младенцу, который еще не способен отсрочивать удовлетворение своих потребностей, насыщение молоком удовлетворяет у него и потребность в безопасности. Поскольку базовая предрасположенность к патологическим влечениям и депрессии одинакова (оральная фиксация), импульсивные неврозы (страсть к бродяжничеству, азартным играм и др.) нередко предохраняют от депрессии. Наиболее яркий пример импульсивных неврозов Фенихель видит в наркомании.Понятие «наркомания он трактует широко и, в отличие от современных психоаналитиков, не стремится дифференцировать патологическую динамику разных наркоманий. Наркоман, согласно его определению, тот субъект, «кто специфически реагирует на морфий, алкоголь и другие наркотические вещества и пытается использовать их воздействие в удовлетворении архаичного орального влечения, которое одновременно сексуальное вожделение, потребность в безопасности и поддержании самоуважения ». Наркотик заменяет наркоману пищу, любовный объект, тепло. Полифагию Фенихель относит к наркоманиям без применения препаратов, у пищевых наркоманов не происходит смещения с первоначального объекта (пищи). Алкоголики отличаются тем, что» помимо оральных влечений, у них вытеснены и гомосексуальные склонности. Не токсическое действие алкоголя провоцирует гомосексуализм, а, наоборот, латентные гомосексуалисты предрасположены к алкоголизму. Все наркоманы охарактеризованы как крайне зависимые люди с неудовлетворенной потребностью в любви и самоуважении. Фенихель внес заметный вклад в объяснение депрессивных состояний и суицидов. Он клинически доказал, что депрессия обусловлена не только идентификацией эго с утраченным объектом, как установил Фрейд (1917), но также идентификацией суперэго с утраченным объектом. У объекта свои претензии к индивиду, поэтому при расставании с объектом иногда настолько усиливается давление суперэго на эго, что возможен суицид. Интересна точка зрения Фенихеля на сублимацию. Он считает, что торможение генитальной сексуальности препятствует творческим процессам и вообще деятельности. Сублимации, согласно Фенихелю, подлежит только либидо, вытесненное на прегенитальных этапах психосексуального развития, при условии, что это развитие завершилось приматом генитальной эротики. Фенихель утверждает, что психотерапия любой ориентации непременно имеет психоаналитические истоки. Психотерапевты, даже не подозревая об этом, либо усиливают у пациентов психологическую защиту, либо ослабляют у них давление вытесненного материала путем формирования «замещающего невроза. Гипнотизация усиливает защиту, водные процедуры приносят облегчение по аналогии с конверсиями, режим и диета способствуют разрядке по механизму компульсий. И только собственно психоаналитическая терапия окончательно устраняет патогенную защиту. Фенихель указывает, что психотерапевтические и психогигиенические мероприятия всегда ограничены существующей социальной системой. Психологические процедуры и рекомендации и на самом деле не должны носить абстрактно-гуманистический характер. Ведь как часто либеральные рекомендации клиентам вопиюще противоречат наставлениям, которые даются своим близким! Грамотная адаптация зарубежных психотерапевтических методов, конечно же, невозможна без учета социального устройства общества, развитости экономики, ментальности населения. С этой точки зрения, преждевременно исчезновение из многих отечественных учебников психотерапии техники классического гипноза, столь модного совсем недавно. Можно еще много говорить об оригинальности освещения автором частных проблем. Но все-таки основное достоинство книги в ее исключительной целостности. Фенихель — диалектик. Он убедительно продемонстрировал внутреннее единство травматических неврозов и психоневрозов, влечений и защитных сил, плавность перехода от формирования черт характера к образованию симптомов. Книга имеет некоторые недостатки, неточно используются отдельные клинические термины, но недостатки меркнут на фоне грандиозности осуществленного автором проекта. Читателю следует иметь в виду, что психологи прошлого были одержимы поиском Абсолюта, первопричины всех психических феноменов, что собственно и позволило им выделить и детально изучить важнейшие детерминанты человеческого поведения. Критики односторонности классического психоанализа должны ответить на вопрос, почему многие открытия, преобразовавшие психологию, были сделаны при принятии за первооснову именно либидо, тогда как реформаторы психоанализа соперничали главным образом в интерпретации этих открытий. На самом деле Фрейд вывел важнейшие формулы функционирования психики, в которые его последователям и критикам оставалось лишь подставлять переменные. Современная психология опирается на системный подход. Бессмысленно заведомо исходить из первичности либидо, воли к власти или поиска смысла. Выбор теоретических принципов определяется решаемыми задачами и прогнозируемыми явлениями, универсальные теории канули в Лету. Психотерапия теперь тоже стала эклектичной (В.В.Макаров, 2001). Данная книга сложна. Ее полезность зависит от того, в чьих руках она окажется. Для недоросля она будет непосильным грузом, для творческого молодого человека — бесценной энциклопедией клинико-психологической мысли. ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ ведение Глава I О ПСИХОАНАЛИЗЕ И ТЕОРИИ НЕВРОЗОВ О происхождении психоанализа, молодой еще науки, часто высказываются два диаметрально противоположных мнения. Одни говорят, что Фрейд перенес принципы материалистической биологии своего времени в область психических феноменов. Иногда даже говорится, что биологический ракурс не позволил Фрейду увидеть культурные и социальные детерминанты психических феноменов. Другие утверждают, что в период, когда естественные науки были на подъеме, вклад Фрейда состоял в противостоянии веяниям времени и признании иррационального и психогенного вопреки господствующей переоценке рационализма. Что следует думать об этом противоречии? В процессе исторического развития научное мышление постепенно одерживает верх над магическим мышлением. Естественные науки, зарождающиеся и развивающиеся в определенные периоды эволюции общества (когда это диктуется техническими запросами), в попытках описать и объяснить реальность сталкиваются с упорным сопротивлением. Сопротивление в разных областях проявляется в различной степени. Оно нарастает по мере приближения к предметам, непосредственно затрагивающим человека. Физика и химия освободились от магических представлений раньше, чем биология, биология раньше, чем анатомия и физиология (не так давно патологам запрещалось производить вскрытие человеческого тела), анатомия и физиология раньше, чем Психология. Влияние магии в медицине сильнее, чем в чисто естественных науках, что обусловлено традициями медицины, зародившейся на основе деятельности знахарей и жрецов. Психиатрия как самая молодая ветвь пронизанной магией медицины сохраняет наиболее яркую магическую окраску. В течение столетий психология считалась особой областью умозрительной философии, весьма отдаленной от трезвого эмпиризма. Если принять во внимание метафизический подход, прежде считавшийся первостепенным, то легко признать, что обсуждаемые проблемы продолжали отражать антитезу: «тело — душа», «человеческое — божественное», «естественное —сверхъестественное». Всюду, к сожалению, ценности влияли на проверку фактов. История науки учит, что процесс преодоления магического не является непрерывным. Продвижение вперед и отступление наверняка нельзя объяснить только с позиций развития идей. Колебания в противостоянии зависят от запутанных исторических условий. Разобраться в перипетиях истории науки можно только посредством изучения истории общества и столкновения интересов разных социальных групп. История медицинской психологии не исключение из общего правила, в чем можно лишний раз убедиться, прочитав интересную книгу Зилбурга и Генри (1636). Психоанализ в этой борьбе представляет определенный отход от магии к научному мышлению. Недавно Бернфельд снова подчеркнул всецело материалистическую ориентацию Фрейда и его учителей в период до создания психоанализа (140). Необходимо, конечно, признать, что Фрейду не принадлежит первенство в рассмотрении психических феноменов с позиций естественных наук. Психологи естественнонаучной ориентации работали и до него. В сравнении с психологами-философами они всегда составляли меньшинство и изучали отдельные психические функции. С зарождением психоанализа началось естественнонаучное изучение психической жизни человека во всем ее многообразии. Теперь можно объяснить противоречивость утверждений о месте Фрейда в истории науки. Метафора о золотых днях материалистической биологии и медицины просто не распространялась на всю область человеческой природы. Пренебрежение ментальной сферой указывает, что прогресс научного мышления достигался ценой сохранения в одной области остатков религиозного и магического осмыс- ления. Противоречие в исторической оценке творчества Фрейда разрешается признанием того, что область психического для науки он отвоевал, возражая против представления о «разуме как мозге » и одновременно особо подчеркивая существование ментальной сферы и неадекватность ее исследования физическими методами. Несмотря на введение Фрейдом «субъективного фактора » и предпочтение им «иррационального» рациональному, его методология, несомненно, находится в русле культурного течения, провозгласившего примат разума над магией и беспристрастное исследование реальности. Что прежде считалось сакральным и неприкосновенным, теперь стало вполне доступным, поскольку неоправданные табу отвергались. Фрейд исследовал мир психических феноменов с таким же научным мужеством, как его учителя исследовали материальный мир. Этот настрой подразумевал протест против предрассудков того времени. Иррациональным является не метод психоанализа, а его предмет. Можно возразить, что такой взгляд на психоанализ отличается односторонностью. Разве психоанализ не сохраняет во многом мистическую традицию? Разве его происхождение не связано с гипнотизмом и «месмеризмом»? И не является ли «ментальное целительство» разновидностью магии? Несомненно, психоанализ развился непосредственно из магических методов лечения. Но создатели психоанализа уничтожили магические корни предшественников. Конечно, при любом ментальном развитии сохраняются рудименты предшествующей фазы. Действительно, не трудно обнаружить магические оттенки в теории и практике психоанализа. (Вероятно, это не трудно сделать и в отношении других разделов медицины.) Психоанализ в теперешнем виде, безусловно, содержит мистические элементы, рудименты прошлого, но он всячески укрепляет свою естественнонаучную основу. Райк (1295) провел удачную аналогию: полицейская собака — это пережиток веры в животное-оракула, тем не менее собака способна вынюхать преступника. Цель психоанализа редуцировать свои магические элементы, во всяком случае, до того ничтожного уровня, до которого современная криминалистика пытается уменьшить магические элементы в детективных методах. Научная психология объясняет психические феномены как результат взаимодействия примитивных физических потребностей, укорененных в биологической структуре человека и сформировавшихся в процессе биологической эволюции (поэтому подвергающихся изменению в ходе дальнейшей эволюции), и факторов окружения, влияющих на эти потребности. Существование третьего фактора исключается. Объяснение разума в понятиях конституции и окружения — очень старая концепция. Особенность психоанализа состоит в том, что понимается под биологической структурой, какие влияния окружения признаются формирующими, и как соотносятся структурные факторы и внешние воздействия друг с другом. Что касается биологической структуры, то научная психология должна прежде всего уместиться в границах биологии. Психические феномены имеют место только в живых организмах, они особый случай проявления жизни. Общие законы, справедливые для всего живого, справедливы также для психических феноменов, но к ним следует добавить особые законы, справедливые только для психических феноменов. Таким образом, научная психология исследует, как и любая наука, общие законы. Она не удовлетворяется просто описанием индивидуальных психических процессов. Точное описание онтогенетических процессов ее средство, но не цель. Ее предмет не индивид X, а понимание общих законов, управляющих психическими функциями. Кроме того, наука психология полностью свободна от моральных оценок. Для нее не существует ни добра, ни зла, ни морального, ни аморального и того, чему вообще не следует быть. Добро и зло, моральное и аморальное, а также должное представляют собой продукты человеческой психики, подлежащие исследованию как таковые. Влияние окружения должно быть детально изучено практически. Не существует «психологии человека » в общем смысле, в вакууме, так сказать, существует психология человека только в конкретном обществе и в некоей социальной роли внутри конкретного общества. Что касается соотношения биологических потребностей и формирующих влияний окружения, эта книга адекватно демонстрирует психоаналитический подход к проблеме. В данном разделе необходимо сказать только следующее. В попытках исследовать соотношение биологических потребностей и внешних влияний одна из двух сил может переоцениваться. В истории психоанализа встречаются оба вида заблуждений. Некоторые авторы в своей биологической ориентации полностью пренебрегают значением внешне обусловленных фрустраций в генезисе неврозов и характера. Они придерживаются мнения, что неврозы и склад характера всецело эндогенным образом укоренены в конфликтах между несовместимыми биологическими потребностями. Такая позиция опасна даже в психоаналитической терапии, но она становится совершенно фатальной при приложении психоанализа к социологии. Социальные институты тогда понимаются как следствие индивидуальных конфликтов между несовместимыми инстинктивными побуждениями, вместо того чтобы пытаться понять инстинктивную структуру эмпирических человеческих существ через социальные институты, в которых эта структура сформировалась. Существуют и авторы, впадающие в другую крайность, кто упрекает психоанализ в излишнем биологизме и придерживается мнения, что высокая оценка роли инстинктивных побуждений означает пренебрежение влиянием культуры. Они даже считают, что демонстрация важности культурных влияний противоречит любой теории инстинктов. Но собственно труды Фрейда содержат, по сути, описание того, как под влиянием опыта меняются объекты и цели инстинктов. Абсурдно, следовательно, утверждать, что доказательство влияния культуры противоречит учению Фрейда. Мы согласны с Зилбургом, что не трудно найти во всех таких «культурологических » девиациях возврат к магическому мышлению и противопоставление тела и души (1637). На первый взгляд кажется, что подчеркивание факторов культуры в силу их значимости для психического развития нарочито акцентирует реальность, но в действительности эта точка зрения отрицает реальность, игнорируя биологическую основу человека. Наверняка не только фрустрации и реакции на них социально детерминированы. Желания человека тоже Детерминированы культурным окружением. Однако желания, детерминированные культурой, просто вариации нескольких базовых биологических потребностей. Трансформация примитивных биологических потребностей при их удовлетворении и фрустрации в сложнейшие системы ценностей современного человека — тот феномен, который можно объяснить посредством психоаналитического изучения онтогенеза отдельных людей и влияния социальных сил, которым они подверга- ются. Задача социологии изучить эти социальные силы, их генезис и функцию. Приложение принципов естественных наук к психологии предполагает развитие новых методов исследования, которые адекватны предмету. Попытки оградить область психического от «каузального» и «количественного» мышления («теория омрачает красочность жизни) препятствуют истинному познанию, как и псевдоточность, подразумевающая перенос экспериментальных биологических методов и научного протоколирования в область, где такие методы неприемлемы. (В астрономии тоже не проводится экспериментов и, тем не менее, это точная наука.) Определение психоанализа в качестве исчерпывающего научного метода исследования психики иногда отвергается как слишком узкое или чрезмерно расширенное. Психоанализ постулирует существование бессознательных психических процессов и свою направленность на их изучение. Поскольку под термином «человеческий разум обычно понимаются сознательные феномены, создается впечатление, что психоанализ интересуется большим, чем только психическая жизнь человека. С другой стороны, можно спросить: а не изучает ли психоанализ главным образом психологию неврозов, инстинктов и эмоциональные составляющие психической жизни, тогда как интеллектуальные компоненты и психические функции, такие как перцепция, формирование понятий и суждений, должны исследоваться другими разделами психологии? Данные возражения не правомерны. Тезис, что, исследуя бессознательное, психоанализ выходит за пределы изучения психических явлений, можно сравнить с утверждением, что оптика исследует нечто иное, чем световые явления, когда занимается волновой природой света. Предположение о существовании бессознательного уровня — это гипотеза, которая вводится в психоаналитическое исследование, когда происходит поиск научного объяснения явлений сознания. Без такой гипотезы феномены сознания в их взаимосвязи остаются непонятными; с такой гипотезой становится возможным то, чем обусловлен успех любой науки: прогноз и направленное вмешательство. Что касается довода об озабоченности психоанализа только неврозами, инстинктами и эмоциями, то следует признать его интерес преимущественно к этим явлениям. Такой интерес объясняется исторически и практически. Психоанализ возник как терапевтический метод и даже се- годня добывает свой исследовательский материал благодаря счастливому совпадению в нем исследовательского и терапевтического методов. Фрейд сумел воспользоваться своими наблюдениями в процессе лечения пациентов для понимания психики здоровых людей. Когда психоаналитически изучались феномены сознания и отдельные психические функции, это делалось отличным от других направлений психологии способом, внимание в основном уделялось бессознательному уровню и инстинктам. В психоанализе все «поверхностные явления» понимаются как структуры, которые формируются из глубинных инстинктов и эмоциональных источников посредством влияния окружения. Конечно, не нужно претенциозно считать, что, помимо открытий Фрейда, не существует психологических знаний, но можно утверждать, что все психологические знания с позиций психоанализа выглядят в новом свете. Эта книга не учебник по психоаналитической психологии, ее содержание ограничивается теорией неврозов. Правда, неврозы представляются аналитику самой плодотворной областью изучения психики. После изучения неврозов проще разобраться в других психических феноменах. В известном смысле эта книга может быть первым томом руководства по психоаналитической психологии. Теория неврозов имеет то же отношение к психоаналитической терапии, как патология к лечению внутренних болезней: возникнув на основе практического опыта, теория становится фундаментом дальнейшей практической работы. Она представляет попытку установить закономерности этиологии, симптоматики, течения неврозов в целях создания каузальных методов терапии и профилактики. От такой теории не следует требовать больше, чем медик требует от патологии. Поиск закономерностей позволяет выявить только общее, поэтому является насилием над уникальностью отдельного случая. В компенсацию, однако, практик получает лучшие ориентиры, хотя необходимо помнить, что только ориентиров недостаточно для лечения конкретных случаев. Мы стараемся пояснять теорию клиническими примерами. Но все же теория остается абстракцией. Все примеры всего лишь иллюстрируют механизмы, т. е. представляют собой иллюстрации, а не истории болезней. Результаты психоаналитического исследования, о которых сообщается несколькими строчками, иногда требует Месяцев работы. Таким образом, здесь будет даваться только типичное. На самом деле психологические факты, обозначенные терминами «эдиповкомплекс», «комплекскастрации»,бесконечно варьируют. Эта книга представляет остов, но каждый клинический случай специфичен. Клинический опыт (наблюдение пациентов и клинические разборы) и практическое применение психоаналитической техники нельзя заменить подобной книгой. Книга, однако, позволяет понять, почему в психоанализе необходим особый тренинг и самоанализ как его незаменимая составная. Кто не проделал самоанализа, интеллектуально, вероятно, поймет содержание книги, но многие вещи, скорее всего, покажутся ему даже более неправдоподобными и искусственными, чем психоаналитические отчеты. Прочтение книги не переубедит скептиков, «не верящих в психоанализ ». Они лишь получат сведения о действительном содержании психоаналитического учения. Даже общая осведомленность кажется весьма необходимой. Многие критики, «не верящие в психоанализ», плохо информированы и обычно приписывают Фрейду то, о чем он никогда не говорил и не писал. Чтение историй болезни — лучший способ восполнить дефицит личного опыта и поэтому составляет самое важное дополнение к прочтению этой книги, в точности как посещение клинических лекций и чтение клинических отчетов — лучшее дополнение к изучению патологии. Неверно, что при обсуждении событий человеческой жизни следует выбрать между ярким, интуитивным описанием художника и отрешенной абстрактностью ученого, мыслящего только количественно. Не обязательно и даже недопустимо утрачивать чувства при научном исследовании чувственной сферы. Написанные Фрейдом истории болезни производят впечатление новелл, но однажды он заявил, что не считает это недостатком. Чтобы разобраться в неврозах, необходимо читать такие истории болезни и книги, наподобие той, что лежит перед вами. Можно пообещать совершенно иное понимание психоаналитических отчетов после прочтения этой книги. Нельзя овладеть искусством психоанализа путем чтения книг, отчего не снижается их ценность в изучении психоанализа. Когда научной патологии противопоставляется терапевтическая интуиция и утонченность, которым якобы невозможно научиться, это признак магического мышле- ния. Как научная патология не препятствие клинической интуиции, а ее необходимая предпосылка, так теория неврозов — предпосылка к практическому овладению психоанализом. Верно, что не всему можно научиться, но сначала следует овладеть тем, что поддается изучению. Мы постараемся, по возможности, не втягиваться в полемику, а сконцентрируемся на объяснении установленных фактов. Выбор материала и пространство, отведенное отдельным проблемам, неизбежно отражают убеждения автора. Но это не является недостатком, поскольку автор считает свои взгляды научно обоснованными. В одном отношении теория неврозов отличается от соматической патологии. Патолог вправе предположить, что его аудитория знакома с физиологией и нет необходимости объяснять «основные биологические принципы» перед вхождением в предмет. В силу новизны психоаналитической психологии мы вынуждены сначала разъяснить, хотя бы в сжатой форме, ее исходные положения. Основные принципы открываются трудоемким эмпирическим методом. Это важно подчеркнуть, потому что в последующем нет возможности показать их постепенное формулирование в ходе опыта. Принципы будут представлены в определенной, отчасти догматичной форме, которая порой служит поводом к неправильному пониманию их сути, они кажутся чисто спекулятивными. Форма представления дедуктивная, но знание о данных принципах получено индуктивным путем, и дальнейшее индуктивное научное исследование, возможно, трансформирует наши знания. источник Читайте также:  Последствия психоза для головного мозга Что еще почитать? Курс лечения новопасситом при неврозе Разница между неврозом и психозом Работа с неврозами у взрослых Давит голову при неврозе лечение Неврозы и фобии у детей Головные боли при паническом неврозе Популярное Ноофен для детей отзывы при энурезе у детей   2769 Жжение под мышкой при неврозе   1013 Является ли всд показанием к кесареву сечению   982 Витамины при заикании у детей   904 Признаки приближающейся смерти у больных деменцией   856 © 2024 Фобии.org · Внимание! Информация, опубликованная на сайте, носит исключительно ознакомительный характер и не является рекомендацией к применению. Обязательно проконсультируйтесь с вашим лечащим врачом! ВСД Страхи Депрессия Шизофрения Психоз