Вы рассказывали, что сами боролись с паническими атаками. Что это за история?
Начнем с того, что выражение «панические атаки» всегда было для меня частью сериала «Клан Сопрано». Толстый мафиози любит свою жену. А также дочь и сына. Это не мешает ему иметь любовницу юных лет и разнузданного поведения. Сопрано — нормальная фамилия, да? — стоит в пробке на своей крутой тачке. Я в них, честно, не разбираюсь. И тут, хрясь, испытывает панический ужас и теряет сознание. В следующей сцене врач назначает ему прозак, который он и поглощает с тех пор, страдая от внезапных приступов ужаса и потливости, которые квалифицированы врачом как панические атаки.
Это бы так и осталось часть сериала, если бы однажды мне вдруг не стало невыносимо страшно: меня как будто унесло от всего остального мира за невидимую стенку, где мне было очень плохо. Сердце колотилось, я чувствовала какую-то противную слабость. Через час прошло. Уфф, думаю, ерунда какая, прошла — и ладно.
Но ерунда не прошла. Она стала повторяться каждый день и длиться все дольше. Меня трясло, как в лихорадке. Один раз трясло пять дней подряд. В моей голове проносились все известные мне страшные болезни.
Пришлось идти к врачам. Обследование было обширным, долгим и дорогим. В конце концов врачи сказали: «Да все у вас в порядке, анализы хорошие, все в норме». А меня тем временем трясло. Крупной и мелкой дрожью. Мне было очень неудобно: вдруг люди заметят, что я дрожу, например в транспорте или в очереди. Плюс мне было ужасно страшно. В голове прокручивалась тревожная пластинка: а если упадет мост, а если лифт, а если мы врежемся в стенку, и так без остановки. Через пару месяцев болезнь загнала меня домой. И никто не понимал, что со мной происходит.
Что же вам в результате помогло?
Когда официальная медицина развела руками, мне, атеисту, прагматику, реалисту, стало понятно, что надо заказать молебен сорокоуст, идти к экстрасенсу и шаманам. Было довольно любопытно. По крайней мере, я знаю теперь, что такое сорокоуст. Женщина-экстрасенс жгла вокруг меня свечи, но лучше не становилось. Женщина- шаман жгла какие-то веточки, немного плевалась и даже слегка меня укусила. Ничего не изменилось.
В конце концов кто-то надоумил меня пойти к психиатру. Передвигаться по городу для меня уже было подвигом. В любом месте меня могли поймать приступы ужаса, дрожи и «измененки». Психиатр принимала прямо в классической психиатрической больнице с большим парком, полным больных. Вот она-то впервые и произнесла неведомый до тех пор диагноз «панические атаки». И выписала таблетки, которые на два года превратили меня в сонный овощ.
Дело происходило в 2004 году, в разгар моей музыкальной карьеры. Предполагалось, что я несколько раз в неделю даю концерты, езжу на гастроли, записываю песни, даю интервью, участвую в фотосессиях, снимаю клипы, в общем, делаю все то, что и положено рок-звезде. Мне надо было жить так, чтобы никто не понял, что на самом деле я думаю только о том, как мне страшно. Через два года я и все мои близкие поверили, что теперь я буду так жить всегда, что это никогда уже не кончится. Но все кончилось. Не само, а благодаря моему психотерапевту Марии Орловой. Она вылечила меня за полгода. Разговорами, которые я сейчас даже не могу вспомнить. А еще — благодаря моей работе над собой. Панических атак у меня больше нет.
Как ни странно, в этом состоянии, при всей его непереносимости, есть конструктивный элемент: они пытаются заставить человека взять ответственность за свою жизнь на себя и измениться. Например, я больше не рок-звезда. Я снимаю документальные фильмы. У меня есть фильм, посвященный паническим атакам. Он так и называется — «Панические атаки». Герои фильма, мужчины и женщины, рассказывают, как приступы паники превратили их в инвалидов и как потом они с этим справлялись. Каждый потратил на это большой кусок своей жизни. Каждую неделю кто-нибудь, кто посмотрел фильм в интернете, пишет мне письмо со словами: «У меня панические атаки…». И еще там часто есть слово «спасибо».
Зачем вы хотите снять сериал?
Затем, что ничего подобного не снято. Затем что у кино «Панические атаки» больше 100 000 просмотров, а панические атаки –это вовсе не все, что вытворяет с нами наша психика. Затем, что каждый третий человек страдает от какой-нибудь зависимости, а с ним и вся его семья. И считается, что с этим поделать ничего нельзя. А ведь можно. А сколько наших любимых людей наело себе для защиты огромное тело, чтобы сберечь под этими телесами какие-то незажившие эмоциональные раны? А сколько людей не может нормально спать? А сколько страдает от депрессии?
Зачем этот цикл? Не затем, чтобы посмотреть кино и забыть о болезни. Не затем, чтобы невротики всех стран объединились. Не затем, чтобы потыкать пальцем в экран и сказать: «Вот ненормальные-то». Это просветительские фильмы. Чтобы мы знали, что там, в нашем таком глубоком внутреннем мире, происходит. И как он, этот мир, может превратить нашу жизнь в сущее мучение. И что это можно изменить, если знать как. В конечном счете, эти будущие фильмы о том, как обрести веру в себя, как начать самому отвечать за свою собственную жизнь. До конца сборов на мое новое кино на сайте Planeta.ru осталось несколько дней. Я хочу, чтобы мы вместе участвовали в создании этих фильмов. Они всем нужны. Кто хочет поучаствовать в хорошем деле, присоединяйтесь. Если соберем деньги, фильмы будут, если нет, то нет.
Если ночью мы, к примеру, слышим шум, то обычно реагируем на него гораздо более эмоционально, чем днем. Но в чем причина боязливости — во времени суток или просто в том, что… темно?
После сообщений в прессе о депрессии, которой страдал пилот Андреас Любитц, социальные сети взорвались ненавистью.
источник
«Я снимаю фильмы, которые доходят ровно до тех людей, которые их поймут и полюбят»
Интервью: София Авдюхина
В РУБРИКЕ «ДЕЛО» мы знакомим читателей с женщинами разных профессий и увлечений, которые нравятся нам или просто интересны. На этот раз мы поговорили с Еленой Погребижской, режиссёром документального кино, а в прошлом — тележурналисткой и певицей, лидером группы Butch. Погребижская сняла множество документальных фильмов — в том числе историю Доктора Лизы, а сейчас работает над циклом «Мой невроз», призванным честно рассказать о психических особенностях.
Все перемены в моей карьере происходят импульсивно: я заканчиваю одни дела и начинаю новые очень быстро. Так случилось и с переходом от музыки к документальному кино. Моя предыдущая карьера не давала мне реализовать себя полностью: музыка родилась из тяги к публичности, желания быть в центре внимания, петь и вести рок-н-ролльную жизнь. Но это не вся я — большая часть оставалась за кадром. Мой интеллект, например, вообще никак не был задействован.
Музыка родилась из тяги к публичности, желания быть в центре внимания, петь и вести
рок-н-ролльную жизнь
Когда стало понятно, что музыкой я заниматься больше не буду, надо было срочно придумать, на что покупать себе еду, одежду, кормить собак и ездить из точки А в точку Б. Решением стало документальное кино. По сути, это своеобразное продолжение моей работы тележурналистом, которая была до музыки. Форма может меняться: репортажи, документалки, игровое кино — но я всегда тяготею к тому, чтобы снимать или писать сценарии.
Ещё во время музыкальной карьеры я снимала документальные фильмы («Всё равно я встану» о музыкантах Светлане Сургановой, Умке, Ирине Богушевской. — Прим. ред). Потом был период сотрудничества с «Рен ТВ» и «5 каналом».
Это были хорошие времена: мы с продюсерами отлично понимали друг друга. Даже не могу назвать это работой по заказу — это было чистое воплощение моих идей; кино показывали по телевизору, и все были довольны. В этот период были сняты «Продавец крови», «Доктор Лиза», «Посттравматический синдром» и «Панические атаки». Потом, к сожалению, эти отношения закончились.
Тогда я решила основать собственную независимую студию документального кино «Partizanets». Это был год 2011-й или 2012-й, как раз когда мы начали снимать фильм «Мама, я убью тебя» — о воспитанниках детского дома-интерната. Студия «Partizanets» — это кино, которое мы делаем только по собственному желанию, чтобы люди смогли увидеть наши истории. Так, все фильмы выложены в свободном доступе на ютьюбе.
Когда я занималась музыкой, я не чувствовала связи с людьми, которые меня выбрали: передо мной стояла безумно далёкая толпа — и это просто убивало. Смотреть на пьяных подростков, наверное, терпимо один раз, но понимать, что это и есть твоя целевая аудитория, — мучительно. В документальном кино всё по-другому: я снимаю фильмы, которые доходят ровно до тех людей, которые их поймут и полюбят. Это зрители разного возраста, пола, семейного положения, и у меня нет к ним вопросов — я уважаю и ценю всех, кто смотрит мои работы.
Моя задача как режиссёра — чтобы у человека возник эмоциональный отклик: либо узнал больше, либо почувствовал больше, либо посочувствовал. Что он будет с этим делать, это его личное дело. По-моему, это называется формированием активной жизненной позиции — появившись, она обязательно куда-нибудь человека приведёт.
Я выбираю темы для фильмов инстинктивно: то, что меня привлечёт, я и буду снимать. Они могут быть совершенно разными: мы снимали в интернате и в колонии, мы снимали неврозы, мы снимали доктора и человека, умирающего от рака, мы снимали писателя — что мы только не снимали. В любом случае я руководствуюсь только своим желанием.
При этом повторяющийся мотив есть: меня привлекает сюжет, в котором человек пытается побороть огромную махину. Этой махиной может быть государство, несправедливость, закон, болезнь, равнодушие — иногда удается её одолеть, иногда — нет. Например, в фильме «Васька» парнишка пытался справиться с огромной несправедливостью, с государственной системой, которая за него всё решила и пихнула его чуть ли не в психушку на всю жизнь. А он взял и справился, добился того, о чём мечтал. Когда мы снимали «Продавца крови», меня завораживало, как человек не желает умирать от рака, как он ровно в этот момент становится писателем, начинает добиваться признания — не желает сдаваться.
Мы снимали
в интернате,
мы снимали неврозы, мы снимали доктора и человека, умирающего от рака, — что мы только
не снимали
Меня привлекают одиночки — человек один на один с чем-то огромным. При этом я не ставлю перед собой задачу помочь своим героям. Нельзя вмешиваться в события — это неправильно. Мы просто снимаем человеческую жизнь и не лезем в неё, потому что она привлекла нас именно такой, какая есть. Человек с ней сам разбирается — это его жизнь, а не моя.
Сейчас я работаю над циклом научно-популярных фильмов «Мой невроз». «Невроз» не совсем корректное название, но у меня до сих пор нет правильного варианта. На самом деле это цикл о разных психологических сложностях — обо всём то, с чем стоило бы пойти к психотерапевту. Первая работа «Тонкий и толстый» посвящена расстройствам пищевого поведения.
Когда я начинаю снимать какой-то просветительский фильм, вдруг выясняется, что большинство стереотипов с которыми мы живём, неверны. Мне, например, казалось, что анорексия существует только на Западе, что это болезнь моделей, которые довели себя до изнеможения, чтобы соответствовать стандартам. А кто-то думает, что люди с лишним весом просто ленивы и просто слишком много едят. Всё это совсем не так. Например, ещё в фильме «Посттравматический синдром» я встретила женщину с избыточным весом — следствие того, что её насиловали в детстве. Это, между прочим, очень распространённая причина. Вот поэтому и стоит разъяснить, что всё устроено гораздо сложнее. Что если у вас в семье есть человек, который отказывается есть, не смейте на него давить — это не поможет, а только настроит его против вас. Давайте попробуем его понять. И не надо оскорблять человека с лишним весом, потому что на то есть свои причины.
Когда люди смотрят моё кино, они пишут очень личные отзывы. Например, одна девушка рассказала, что наконец поняла свою сестру: позвонила после фильма, поговорила с ней, встретилась. Мне было страшно приятно, что та сестра, которую не понимали, наконец-то услышала правильные слова — слова поддержки, а не оскорбления и давления.
источник
Вы рассказывали, что сами боролись с паническими атаками. Что это за история?
Начнем с того, что выражение «панические атаки» всегда было для меня частью сериала «Клан Сопрано». Толстый мафиози любит свою жену. А также дочь и сына. Это не мешает ему иметь любовницу юных лет и разнузданного поведения. Сопрано – нормальная фамилия, да? – стоит в пробке на своей крутой тачке. Я в них, честно, не разбираюсь. И тут, хрясь, испытывает панический ужас и теряет сознание. В следующей сцене врач назначает ему прозак, который он и поглощает с тех пор, страдая от внезапных приступов ужаса и потливости, которые квалифицированы врачом как панические атаки.
Это бы так и осталось часть сериала, если бы однажды мне вдруг не стало невыносимо страшно: меня как будто унесло от всего остального мира за невидимую стенку, где мне было очень плохо. Сердце колотилось, я чувствовала какую-то противную слабость. Через час прошло. Уфф, думаю, ерунда какая, прошла – и ладно.
Но ерунда не прошла. Она стала повторяться каждый день и длиться все дольше. Меня трясло, как в лихорадке. Один раз трясло пять дней подряд. В моей голове проносились все известные мне страшные болезни.
Пришлось идти к врачам. Обследование было обширным, долгим и дорогим. В конце концов врачи сказали: «Да все у вас в порядке, анализы хорошие, все в норме». А меня тем временем трясло. Крупной и мелкой дрожью. Мне было очень неудобно: вдруг люди заметят, что я дрожу, например в транспорте или в очереди. Плюс мне было ужасно страшно. В голове прокручивалась тревожная пластинка: а если упадет мост, а если лифт, а если мы врежемся в стенку, и так без остановки. Через пару месяцев болезнь загнала меня домой. И никто не понимал, что со мной происходит.
Что же вам в результате помогло?
Когда официальная медицина развела руками, мне, атеисту, прагматику, реалисту, стало понятно, что надо заказать молебен сорокоуст, идти к экстрасенсу и шаманам. Было довольно любопытно. По крайней мере, я знаю теперь, что такое сорокоуст. Женщина-экстрасенс жгла вокруг меня свечи, но лучше не становилось. Женщина- шаман жгла какие-то веточки, немного плевалась и даже слегка меня укусила. Ничего не изменилось.
В конце концов кто-то надоумил меня пойти к психиатру. Передвигаться по городу для меня уже было подвигом. В любом месте меня могли поймать приступы ужаса, дрожи и «измененки». Психиатр принимала прямо в классической психиатрической больнице с большим парком, полным больных. Вот она-то впервые и произнесла неведомый до тех пор диагноз «панические атаки». И выписала таблетки, которые на два года превратили меня в сонный овощ.
Дело происходило в 2004 году, в разгар моей музыкальной карьеры. Предполагалось, что я несколько раз в неделю даю концерты, езжу на гастроли, записываю песни, даю интервью, участвую в фотосессиях, снимаю клипы, в общем, делаю все то, что и положено рок-звезде. Мне надо было жить так, чтобы никто не понял, что на самом деле я думаю только о том, как мне страшно. Через два года я и все мои близкие поверили, что теперь я буду так жить всегда, что это никогда уже не кончится. Но все кончилось. Не само, а благодаря моему психотерапевту Марии Орловой. Она вылечила меня за полгода. Разговорами, которые я сейчас даже не могу вспомнить. А еще – благодаря моей работе над собой. Панических атак у меня больше нет.
Как ни странно, в этом состоянии, при всей его непереносимости, есть конструктивный элемент: они пытаются заставить человека взять ответственность за свою жизнь на себя и измениться. Например, я больше не рок-звезда. Я снимаю документальные фильмы. У меня есть фильм, посвященный паническим атакам. Он так и называется – «Панические атаки». Герои фильма, мужчины и женщины, рассказывают, как приступы паники превратили их в инвалидов и как потом они с этим справлялись. Каждый потратил на это большой кусок своей жизни. Каждую неделю кто-нибудь, кто посмотрел фильм в интернете, пишет мне письмо со словами: «У меня панические атаки…». И еще там часто есть слово «спасибо».
источник
Документальный сериал «Я и мой невроз» – новый проект певицы, журналиста и режиссера-документалиста Елены Погребижской. Это цикл 25-минутных фильмов о людях, которые страдают различными формами неврозов. Первые серии расскажут о фобиях, ипохондрии, пищевых расстройствах (обжорстве, анорексии, булимии) и способах борьбы с ними.
Psychologies: Вы рассказывали, что сами боролись с паническими атаками. Что это за история?
Елена Погребижская: Начнем с того, что выражение «панические атаки» всегда было для меня частью сериала «Клан Сопрано». Толстый мафиози любит свою жену. А также дочь и сына. Это не мешает ему иметь любовницу юных лет и разнузданного поведения. Сопрано – нормальная фамилия, да? – стоит в пробке на своей крутой тачке. Я в них, честно, не разбираюсь. И тут, хрясь, испытывает панический ужас и теряет сознание. В следующей сцене врач назначает ему прозак, который он и поглощает с тех пор, страдая от внезапных приступов ужаса и потливости, которые квалифицированы врачом как панические атаки.
Это бы так и осталось часть сериала, если бы однажды мне вдруг не стало невыносимо страшно: меня как будто унесло от всего остального мира за невидимую стенку, где мне было очень плохо. Сердце колотилось, я чувствовала какую-то противную слабость… Через час прошло. Уфф, думаю, ерунда какая, прошла – и ладно.
Но ерунда не прошла. Она стала повторяться каждый день и длиться все дольше. Меня трясло, как в лихорадке. Один раз трясло пять дней подряд. В моей голове проносились все известные мне страшные болезни.
Пришлось идти к врачам. Обследование было обширным, долгим и дорогим. В конце концов врачи сказали: «Да все у вас в порядке, анализы хорошие, все в норме». А меня тем временем трясло. Крупной и мелкой дрожью. Мне было очень неудобно: вдруг люди заметят, что я дрожу, например в транспорте или в очереди. Плюс мне было ужасно страшно. В голове прокручивалась тревожная пластинка: а если упадет мост, а если лифт, а если мы врежемся в стенку, и так без остановки. Через пару месяцев болезнь загнала меня домой. И никто не понимал, что со мной происходит.
Что же вам в результате помогло?
Е. П.: Когда официальная медицина развела руками, мне, атеисту, прагматику, реалисту, стало понятно, что надо заказать молебен сорокоуст, идти к экстрасенсу и шаманам. Было довольно любопытно. По крайней мере, я знаю теперь, что такое сорокоуст. Женщина-экстрасенс жгла вокруг меня свечи, но лучше не становилось. Женщина- шаман жгла какие-то веточки, немного плевалась и даже слегка меня укусила. Ничего не изменилось.
В конце концов кто-то надоумил меня пойти к психиатру. Передвигаться по городу для меня уже было подвигом. В любом месте меня могли поймать приступы ужаса, дрожи и «измененки». Психиатр принимала прямо в классической психиатрической больнице с большим парком, полным больных. Вот она-то впервые и произнесла неведомый до тех пор диагноз «панические атаки». И выписала таблетки, которые на два года превратили меня в сонный овощ.
Дело происходило в 2004 году, в разгар моей музыкальной карьеры. Предполагалось, что я несколько раз в неделю даю концерты, езжу на гастроли, записываю песни, даю интервью, участвую в фотосессиях, снимаю клипы, в общем, делаю все то, что и положено рок-звезде. Мне надо было жить так, чтобы никто не понял, что на самом деле я думаю только о том, как мне страшно. Через два года я и все мои близкие поверили, что теперь я буду так жить всегда, что это никогда уже не кончится. Но все кончилось. Не само, а благодаря моему психотерапевту Марии Орловой. Она вылечила меня за полгода. Разговорами, которые я сейчас даже не могу вспомнить. А еще – благодаря моей работе над собой. Панических атак у меня больше нет.
Как ни странно, в этом состоянии, при всей его непереносимости, есть конструктивный элемент: они пытаются заставить человека взять ответственность за свою жизнь на себя и измениться. Например, я больше не рок-звезда. Я снимаю документальные фильмы. У меня есть фильм, посвященный паническим атакам. Он так и называется – «Панические атаки». Герои фильма, мужчины и женщины, рассказывают, как приступы паники превратили их в инвалидов и как потом они с этим справлялись. Каждый потратил на это большой кусок своей жизни. Каждую неделю кто-нибудь, кто посмотрел фильм в интернете, пишет мне письмо со словами: «У меня панические атаки…». И еще там часто есть слово «спасибо».
Зачем вы хотите снять сериал?
Е. П.: Затем, что ничего подобного не снято. Затем что у кино «Панические атаки» больше 100 000 просмотров, а панические атаки –это вовсе не все, что вытворяет с нами наша психика. Затем, что каждый третий человек страдает от какой-нибудь зависимости, а с ним и вся его семья. И считается, что с этим поделать ничего нельзя. А ведь можно. А сколько наших любимых людей наело себе для защиты огромное тело, чтобы сберечь под этими телесами какие-то незажившие эмоциональные раны? А сколько людей не может нормально спать? А сколько страдает от депрессии?
Зачем этот цикл? Не затем, чтобы посмотреть кино и забыть о болезни. Не затем, чтобы невротики всех стран объединились. Не затем, чтобы потыкать пальцем в экран и сказать: «Вот ненормальные-то». Это просветительские фильмы. Чтобы мы знали, что там, в нашем таком глубоком внутреннем мире, происходит. И как он, этот мир, может превратить нашу жизнь в сущее мучение. И что это можно изменить, если знать как. В конечном счете, эти будущие фильмы о том, как обрести веру в себя, как начать самому отвечать за свою собственную жизнь. До конца сборов на мое новое кино на сайте Planeta.ru осталось несколько дней. Я хочу, чтобы мы вместе участвовали в создании этих фильмов. Они всем нужны. Кто хочет поучаствовать в хорошем деле, присоединяйтесь. Если соберем деньги, фильмы будут, если нет, то нет.
источник
Режиссёр рассказала «Степи» о том, как и на что снимает документальные фильмы, кто ее зритель и вернётся ли она на телевидение и к рок-музыке.
Режиссер и художественный руководитель студии документального кино «Партизанец» станет одним из спикеров Go Viral, который пройдёт в Алматы уже в эти выходные.
Елена автор фильма «Доктор Лиза», того, который познакомил людей с Елизаветой Глинкой.
Фильм Елены Погребижской «Мама, я убью тебя» о детях-сиротах вызвал дискуссию в обществе и резонанс на уровне правительства.
Это привело к радикальному изменению российского законодательства — детские дома-интернаты перестанут существовать в их прежнем виде. На фестивале Go Viral фильм покажут 18 июня в 14:30.
О чём вы будете говорить на Go Viral?
Как найти деньги на собственные идеи. Мы будем говорить про краудфандинг. Поскольку у нас независимая студия документального кино, краудфандинг последние годы это, практически, наш единственный источник финансирования.
В основном, мы работаем с платформой planeta.ru. Хотя пробовали делать на американских платформах, но сложновато привлечь американскую аудиторию на «русские темы».
Кто ваш зритель? И изменился ли он с первого фильма за эти годы?
Да. Первые фильмы были телевизионные, и зрителями фильмов били телезрители этих каналов. Сейчас мы делаем фильмы и хотим, чтобы они висели на youtube, и их смотрели. Думаю, что это разные люди. Например, у меня нет телевизора, поэтому фильмы мои смотрят такие же люди, как я.
Ваши фильмы для думающих людей. Сейчас время социальных сетей, а такие вещи, которые вы снимаете, невозможно быстро посмотреть, пролистывая ленту ФБ.
Я не вижу в этом проблемы. У меня есть статистика google, я вижу, что люди честно смотрят весь фильм целиком. Они, конечно, длятся у меня не больше часа, но видно, что смотрят их от начала до конца.
Мы видим уже результат, за которым стоит огромная работа. В том числе и психологическая. Как разговорить героя, как сделать так, чтобы он тебе доверился?
Надо с ним время провести. Никто не возьмет и просто так не доверится. Надо человеку уделить время, подружиться с ним хотя бы на короткое время, ну и надо понимать, что люди делятся на тех, кто готов говорить, и тех, кто не готов говорить в принципе.
Есть люди, которые любят быть в центре внимания, и они готовы быть с вами откровенными прям сразу. Конечно, идеально, когда герои вот такие. Не обязательно это будет публичный человек. Просто тип личности называется «истероид» — он любит быть в центре внимания и выкладывать всю свою поднаготную. Вот идеальный герой он такой: он сам всё расскажет.
Есть герои, которые не готовы говорить вообще – хоть убейся. Они говорят одни и те же формальные слова о себе. С ними лучше не связываться.
Эти люди просто так ведь не уходят потом из вашей жизни?
Я ни с кем из них не дружу, у меня нет с ними близких отношений. Нет правил, прописанных профессией, но все знают, что нельзя вступать в близкие и доверительные отношения с героями.
Отношения должны длиться только в течение съёмок фильма. Конечно, я стараюсь знать, что потом с ними происходит. Но не могу сказать, что они мои друзья.
Про какие из фильмов вы можете сказать: «Да. Всё получилось на 100%»?
Про все. Хотя нет, у меня есть один неудачный фильм, он многому меня научил, что вот так работать не надо.
«Я и мой невроз»: я правильно понимаю, что эти фильмы вы снимали, в первую очередь, для себя?
«Я и мой невроз» это цикл, который так уже не называется. Он никак уже не называется, потому что стало понятно, что снимать я буду не о неврозе, тема намного шире. И это цикл фильмов на психологические темы: фильмы о том, с чем бы следовало пойти к психотерапевту, но с чем, скорее всего, вы не пойдёте. Поэтому вот вам фильм.
А после вашего фильма люди пойдут к психотерапевту?
Если у них проблема серьёзная, то, конечно, они пойдут. Если у вас, например, болит зуб, вы не любите стоматологов, но вы же все равно пойдете?
К теме денег. Докфильмы приносит доход?
Я не из тех людей, кто будет биться с чем-то маленьким, это непрофессионально. У меня очень высокие запросы: как профессиональные, так и личные, я делаю свою работу так, чтобы все мои запросы были удовлетворены. Я так живу.
Несколько лет вы проводите встречи киноклуба с Еленой Погребижской, где обсуждаете документальные фильмы на острые социальные темы. Что вам даёт киноклуб?
У меня есть дефицит публичной деятельности. У меня неудовлетворенная эта часть эго. С тех пор, как я не занимаюсь рокмузыкой и не даю концертов, мне как-то нужно реализовать необходимость публичной работы, хоть убейся.
Для меня таким интересным сочетанием стал киноклуб. Он в большой степени удовлетворяет эту жажду.
Я получаю большое удовольствие от взаимодействия с аудиторией. Плюс я могу продвигать хорошее документальное кино, которое сейчас снимают.
Это, в основном, российское, украинское или белорусское кино. Мы всего один раз показывали зарубежный фильм, но это был большой геморрой с договоренностями. Это такая бюрократия, мы собрали тогда миллион бумажек.
Если говорить о вашей карьере на ТВ: есть принципиальная разница в том, берёшь ты интервью у Бориса Ельцина или у ребёнка из интерната? В чем она?
Конечно, есть большая разница. Политик скажет всё, что нужно. А ребенка нужно разговорить.
Любой политик схватит вас за грудки и будет говорить с вами, пока вы не вырветесь. Естественно, говорить он будет неискренне.
А ребёнок говорить не будет. Нужно так построить с ним взаимоотношения, чтобы он что-то вам сказал, чтобы сказано это было понятным языком без скидок на детскую речь. Это непростая задача.
Непростая задача, с которой вы справились. Вас постоянно обвиняют в жёсткости, особенно после фильма «Мама, я убью тебя». Вы бы сейчас что-то исправили в нём?
Я всегда делаю то, во что верю. А что поправлять, когда фильм стал рычагом, который подействовал на всего этого ужасного интернатского монстра. Если бы не мой фильм, реформы бы не было. Или она произошла бы чёрт знает когда.
Вы бы хотели когда-нибудь вернуться на ТВ. И каким оно должно стать, чтобы соответсвовать вашим требованиям.
А никаким. Я не могу вернуться на ТВ, потому что больше не могу работать по найму. Я давно уже работаю на себя и я не могу перейти в систему иерархии: представить себе, что кто-то будет говорить мне, что делать, невозможно.
Что еще не сделано? О чём вы обязательно хотите рассказать зрителю?
Мы ведем подготовительную работу, будем снимать фильм «Пережить потерю». Это еще один фильм из психологического цикла. Очень много людей прислало свои истории, мы выберем тех, кого будем снимать.
Казалось бы, это такой процесс, о котором, с одной стороны, говорить трудно, а с другой — мы же это внутри преодолеваем. Большое количество людей застревают в этом. Наш фильм мог бы помочь им обозначить пути, как справиться с горем. Не очень лёгкая тема.
Но у вас и нет лёгких тем
Ну а что делать. Я точно знаю, что среди всех моих фильмов лидеры по просмотрам это «Мама, я убью тебя», «Доктор Лиза». Третий фильм — «Панические атаки». Сотни тысяч просмотров. Почему? Потому что кажется, да что это за тема такая.
Но вы не представляете, как люди нуждаются в этих знаниях. Когда с экрана ему объясняют, что его проблемы можно решить, рассказываю, как — это ужасно востребованно.
У нас не принято ходить к психоаналитикам до сих про, это же такая «проблема из сериалов».
Это кажется, что анорексия, например, это проблема западного мира и моделей. А ничего, что это почти 10%?
Кажется, что вич — это что-то непонятное. Нам в школе читали лекцию, что это очень невоздержанные в сексе люди либо гомосексуалы. Это не так. 78% вич+ это гетеросексуальные люди. В России их миллионы. Это только официальные данные.
Нам всё кажется, что мир состоит из молодых и здоровых людей, у которых нет психологических проблем, которые проживут 100 лет. Это утопия. Мы разного пола, с разными проблемами, по разному с ними справляемся.
Лена, а что с музыкой? Вы собираетесь вернуться?
С музыкой есть одна проблема. Я до сих пор не знаю, как ее решить. У меня глубочайшее отторжение с залом, который собирается на мои концерты.
Я каждый раз, выходя на сцену, стою и вижу перед собой аудиторию, на 99% состоящую из пьяных подростков женского пола.
Я каждый раз думала: «Боже, что может меня заставить вернуться второй раз?». Да ничего. Поэтому я не пою.
Так те подростки уже выросли..
Так другие придут, не волнуйся. Смысл в том, что есть очень точная метафора, что произошло между мной и музыкой. Советский ученый говорил: «Мы научились вызывать цунами. Но не научились им управлять». Вот это про меня.
Что вы сейчас читаете?
Я читаю профессиональные книги. У меня на столе лежит Роберт Макки «История на миллион долларов» и Александр Митта «Кино между адом и раем».
В каких ситуациях вы нервничаете?
Есть что-нибудь, что вы не сделали, и жалеете об этом?
Нет. Между действимем и недействием я всегда выберу первое.
Самая глупая сплетня, которую вы о себе слышали?
Году в 2003 газета «Комсомольская правда» напечатала мою фотографию. Там какие-то специалисты обсуждали меня и по фото сказали, что у меня рак яичников.
Интервью с еще одним спикером Go Viral — управляющим редактором NOW THIS Вершей Шарма — можно посмотреть здесь.
источник
На этом сайте уже есть одна статья, посвященная Елены Погребижской. Там ее фильм, можете посмотреть: «Панические атаки«. Очень интересное и полезное кино. Сегодня рассказ Елены.
Откуда берутся приступы ощущения смертельной опасности, какое чувство сравнимо со страхом перед голодным львом и почему невроз здоровых бывает почти всегда только у жителей мегаполиса — певица, журналист и режиссер документальных фильмов Елена Погребижская.
Однажды, прекрасным летним вечером несколько лет назад, у меня начались панические атаки.
То есть о том, что это именно какие-то атаки, никто не догадывался. Просто мне стало невыносимо страшно и меня как будто унесло от всего остального мира за невидимую стенку, где было очень плохо. Это я так описываю измененное состояние. Сердце у меня колотилось, была какая-то противная слабость, в общем все это было не похоже ни на какие мои ощущения до сих пор.
Через час прошло. Уфф, думаю, ерунда какая, прошла – и ладно.
Но ерунда не прошла. Она стала повторяться каждый день и продолжаться все дольше. Странные приступы случались часто, а потом вообще не прекращались. А еще меня трясло, как в лихорадке. Один раз трясло пять дней подряд. В моей голове проносились все известные мне страшные болезни.
Пришлось идти проверяться к врачам. Обследование было обширным, долгим и дорогим. В конце концов врачи сказали: «Да все у вас в порядке, анализы хорошие, все в норме». И вообще, сказали, вы – здоровы.
А меня тем временем трясло. Крупной и мелкой дрожью. Мне было очень неудобно, вдруг люди заметят, что я дрожу, например в транспорте или в очереди. Плюс мне было ужасно страшно. В голове прокручивалась тревожная пластинка: а если упадет мост, а если лифт, а если мы врежемся в стенку, и так без остановки. Как говорится, если что-то может ухудшиться, оно ухудшится. Так и моя непонятная болезнь. Через пару месяцев она загнала меня домой, мне было все страшно, плохо. Ни я, ни один человек вокруг не знали, что со мной происходит.
Как и всем в тех случаях, когда официальная медицина разводит руками, мне, атеисту, прагматику, реалисту и прочее в таком духе, стало понятно, что надо заказать молебен сорокоуст, сходить к экстрасенсу и к женщине-шаману. Все почти одновременно.
Было довольно любопытно. По крайней мере, я знаю теперь, что такое сорокоуст. Женщина-экстрасенс жгла вокруг меня свечи, вокруг приятно пахло воском. Лучше мне не стало. Женщина- шаман жгла какие-то веточки, немного плевалась и даже слегка меня укусила. Ничего не изменилось.
В конце концов, кто-то надоумил пойти к психиатру. Передвигаться по городу для меня уже было подвигом. В любом месте меня могли поймать приступы ужаса, дрожи и «измененки». Психиатр принимала прямо в классической психиатрической больнице с большим парком, полным больных. Вот тогда-то она, психиатр, впервые произнесла неведомый до тех пор диагноз «панические атаки». И выписала таблетки, которые на два года превратили меня в сонный овощ.
Дело происходило в 2004 году, то есть в разгар моей музыкальной карьеры. Предполагалось, что я несколько раз в неделю даю концерты, езжу на гастроли, записываю песни, даю интервью, участвую в фотосессиях, снимаю клипы, в общем делаю все то, что положено рок-звезде. Теперь мне надо было жить так, чтобы никто не понял, что на самом деле я думаю только том, как мне страшно, никто об этом не узнал, и чтобы вся махина не останавливалась.
Вот отрывок из интервью «Московскому комсомольцу» того времени: «Приступы ужаса, ощущение, что рушится мир. И это стало происходить каждый день. Приступы были во время записи концерта на радио. И ничего, оказывается, можно петь во время приступа. Просто выхода нет. Надо петь — пою. А паническая атака продолжается.
Наваливающееся чувство безотчетного страха и ужаса, тоски, уныния, паники. И физически – сердцебиение и дрожь по всему телу. Хожу к психотерапевту. Он копается в глубинах подсознания, но это особо не помогает. Реально помогают таблетки-антидепрессанты. Они делают эти приступы более редкими.
Хочется жить и радоваться жизни, в светлые периоды. А их пятьдесят на пятьдесят с темными. Борьба с приступами отнимает много времени жизни, но выход один – работать. Чем больше занятости – тем скорее отступает болезнь.
Приходилось отменять концерты. У нас был первый маленький тур по четырем городам. А у меня несколько улучшилось состояние, и я решила перестать пить таблетки. А оказывается, эти таблетки нельзя прекращать принимать внезапно. И наступил такой страшный синдром отмены, стало гораздо хуже. Меня затрясло, как при малярии, начало сводить судорогой… И ехать невозможно. Мы отменили четыре концерта.
Сейчас уже прогресс. Достижение последнего месяца: умею быть в одиночку. Сначала час, потом два, теперь три. Но ночью все равно не могу быть одна. Самый ужас подступает. Когда близкий человек уезжает, приезжают друзья, которые принимают вахту. Или я к кому-то уезжаю.
Публика ничего не замечала. Иногда зрители больше рады тому, что у артиста нет эмоциональных сил. Кто-то мне сказал из психотерапевтов, что энергия страдания гораздо вкуснее. И если музыкант на сцене страдает, ему нехорошо — это публике нравится гораздо больше».
Через два года я и все мои близкие поверили, что теперь я буду так жить всегда, что это никогда уже не кончится.
Теперь, спустя годы, я знаю, что панические атаки – это невроз. Мне известны механизмы его возникновения.
Вообще паника – это приступ ужаса, неконтролируемого страха. Древние греки и римляне считали, что такое испытывает человек в тот момент, когда рядом с ним появляется бог Пан, рогатый и козлоногий, такой ужасный с виду, что от него отказалась даже родная мать.
Панические атаки – это невроз здоровых, когда приступы паники случаются часто и у них нет никаких объективных внешних причин. Все причины – внутри. А там – ощущение смертельной опасности. У человека, как у собаки Павлова, формируется условный рефлекс, привычка бояться, замкнутый круг, страх страха.
Только 30 процентов людей с паническими атаками обращаются за профессиональной помощью. Большинство из них – женщины.
Мужчины свои панические атаки скрывают. От этого они (атаки), естественно, не проходят. Люди думают, что если кто-то узнает об их беспричинных страхах, то сочтет их безумными. Думают, что это стыдно, как какая-то позорная болезнь. Но прежде чем прийти к такому выводу, они долго обследуют свой организм вдоль и поперек, многие годы не знают, что и думать, сдают бесконечные анализы, пока не убедятся, что причина не в теле.
А что происходит в это время в организме? Он получает сигнал о смертельной опасности. Все то же самое было бы с вами, если бы вы, скажем, встретили голодного льва в полуметре от себя. Начинается сердцебиение, сухость во рту, ноги-руки дрожат, хочется бежать без оглядки. При панических атаках тело себя ведет так же, просто льва нет.
Сами по себе приступы паники не смертельны. Даже более того, когда паникеру кажется, что его сердце сейчас разорвется от тахикардии или остановится, он ошибается. Наоборот, такие «приступы» не только не наносят сердцу вреда, но и укрепляют его. Примерно так же, как во время спортивной нагрузки. Так что люди, подверженные паническим атакам, не только не «больны сердцем» – оно у них гораздо здоровее, чем у многих.
Люди, у которых бывают панические атаки, походят тот же путь, что и я. Сначала они убеждены, что у них случился сердечный приступ, проявился диабет или какая-нибудь другая страшная болезнь. Когда медики в конце концов говорят им, что болезней не нашли, паникеры начинают думать, что их болезнь пока науке не известна.
Если кому-то повезет, то ему чудом поставят правильный диагноз и постсоветский психиатр, как и мне, пропишет убойные постсоветские таблетки. От них прекратятся приступы, но и эмоциональная жизнь прекратится тоже. В общем, просто обычная жизнь кончится. Российская психиатрия, как наследница советской карательной, в большинстве случаев принимает решение заглушить проблему. От этого она не проходит.
Близкий человек рядом с любимым, страдающим от панических атак, несет тяжелый груз. Он не понимает, что делать, не может внятно рассказать окружающим, чем именно болеет его супруг или супруга. Во-первых, это сложно, а во-вторых, есть опасность, что другие решат, что у того «не в порядке с головой».
В психологии есть понятие «вторичная выгода». Это преимущество, которое может дать человеку болезнь и которого, пока он был здоров, никак не мог добиться. Человек, испытывающий панические атаки, может на долгие годы возложить ответственность за себя на близких. И часто любимый и сопереживающий человек играет при нем ту же роль, что взрослый при ребенке.
Психоаналитики считают, что причины панических атак как раз скрываются в ранних детских травмах. Это могут быть и переживания внутриутробного периода, и травма рождения, и события первых двух лет жизни. Об этом периоде не может быть никаких осознанных воспоминаний. Но они сохраняются в психике и в теле.
Травма случается, когда ребенок сталкивается с обстоятельствами, которые он воспринимает как угрозу жизни. Поскольку вся окружающая среда для него сосредоточена в одном – в матери, травматичными становятся какие-то сбои во взаимоотношениях мамы и младенца.
Панические атаки излечивает психотерапия. В отношениях с психотерапевтом человек видит, как в зеркале, свой способ жить, получает поддержку и понимает, как он строит свои отношения с миром. В разговоре с психотерапевтом вы можете рассказать такое, в чем не признавались даже себе.
Когда люди излечиваются от панических атак, им трудно вспомнить, как это происходило: память вытесняет неприятные воспоминания. Причем вытеснение такое мощное, что многие потом не могут вспомнить даже имя психотерапевта, который их вылечил, не говоря уже про содержание терапии.
Последователи гештальт-терапии убеждены, что тревожное расстройство есть логичное продолжение того образа жизни, который ведет человек. Это не чуждый противный ему страх, не какое-то проклятье, а его собственное порождение, часть его самого. Панические атаки – это мощный гудок из бессознательного: стоп, это остановка, это стоп-кран сорван.
При прочих равных условиях не у всех переживших одинаковый стресс потом начинаются панические атаки. К панике склонны в первую очередь жители мегаполиса. В деревнях эти явления практически не встречаются. И еще их нет там, где люди живут кланами, большими семьями. В этой среде люди наблюдают смену природных циклов: много смертей и много рождений. Это вообще уменьшает страх смерти.
Как ни странно, в панических атаках, при всей их непереносимости, есть конструктивный элемент: они пытаются заставить человека взять ответственность за свою жизнь на себя и измениться.
Что касается меня, то мои панические атаки длились два с половиной года. За это время меня лечили два психиатра, один психоаналитик и три психотерапевта. В какой-то момент из этих несчастных лет мне удалось найти именно моего, подходящего мне врача. И она вылечила меня за полгода. Разговорами, которые я сейчас даже не могу вспомнить. Панических атак у меня больше нет.
Кстати, я больше не рок-звезда. Я снимаю документальные фильмы. У меня есть фильм, посвященный паническим атакам. Он так и называется «Панические атаки». Герои фильма, мужчины и женщины, рассказывают, как приступы паники превратили их в инвалидов и как они потом с этим справлялись. Каждый потратил на это большой кусок своей жизни.
Каждую неделю мне пишет письмо кто-нибудь, кто посмотрел фильм в Интернете, со словами: «У меня панические атаки…». И там еще часто есть слово «спасибо».
Откуда берутся приступы ощущения смертельной опасности, какое чувство сравнимо со страхом перед голодным львом и почему невроз здоровых бывает почти всегда только у жителей мегаполиса — певица, журналист и режиссер документальных фильмов Елена Погребижская.
Однажды, прекрасным летним вечером несколько лет назад, у меня начались панические атаки.
То есть о том, что это именно какие-то атаки, никто не догадывался. Просто мне стало невыносимо страшно и меня как будто унесло от всего остального мира за невидимую стенку, где было очень плохо. Это я так описываю измененное состояние. Сердце у меня колотилось, была какая-то противная слабость, в общем все это было не похоже ни на какие мои ощущения до сих пор.
Через час прошло. Уфф, думаю, ерунда какая, прошла – и ладно.
Но ерунда не прошла. Она стала повторяться каждый день и продолжаться все дольше. Странные приступы случались часто, а потом вообще не прекращались. А еще меня трясло, как в лихорадке. Один раз трясло пять дней подряд. В моей голове проносились все известные мне страшные болезни.
Пришлось идти проверяться к врачам. Обследование было обширным, долгим и дорогим. В конце концов врачи сказали: «Да все у вас в порядке, анализы хорошие, все в норме». И вообще, сказали, вы – здоровы.
А меня тем временем трясло. Крупной и мелкой дрожью. Мне было очень неудобно, вдруг люди заметят, что я дрожу, например в транспорте или в очереди. Плюс мне было ужасно страшно. В голове прокручивалась тревожная пластинка: а если упадет мост, а если лифт, а если мы врежемся в стенку, и так без остановки. Как говорится, если что-то может ухудшиться, оно ухудшится. Так и моя непонятная болезнь. Через пару месяцев она загнала меня домой, мне было все страшно, плохо. Ни я, ни один человек вокруг не знали, что со мной происходит.
Как и всем в тех случаях, когда официальная медицина разводит руками, мне, атеисту, прагматику, реалисту и прочее в таком духе, стало понятно, что надо заказать молебен сорокоуст, сходить к экстрасенсу и к женщине-шаману. Все почти одновременно.
Было довольно любопытно. По крайней мере, я знаю теперь, что такое сорокоуст. Женщина-экстрасенс жгла вокруг меня свечи, вокруг приятно пахло воском. Лучше мне не стало. Женщина- шаман жгла какие-то веточки, немного плевалась и даже слегка меня укусила. Ничего не изменилось.
В конце концов, кто-то надоумил пойти к психиатру. Передвигаться по городу для меня уже было подвигом. В любом месте меня могли поймать приступы ужаса, дрожи и «измененки». Психиатр принимала прямо в классической психиатрической больнице с большим парком, полным больных. Вот тогда-то она, психиатр, впервые произнесла неведомый до тех пор диагноз «панические атаки». И выписала таблетки, которые на два года превратили меня в сонный овощ.
Дело происходило в 2004 году, то есть в разгар моей музыкальной карьеры. Предполагалось, что я несколько раз в неделю даю концерты, езжу на гастроли, записываю песни, даю интервью, участвую в фотосессиях, снимаю клипы, в общем делаю все то, что положено рок-звезде. Теперь мне надо было жить так, чтобы никто не понял, что на самом деле я думаю только том, как мне страшно, никто об этом не узнал, и чтобы вся махина не останавливалась.
Вот отрывок из интервью «Московскому комсомольцу» того времени: «Приступы ужаса, ощущение, что рушится мир. И это стало происходить каждый день. Приступы были во время записи концерта на радио. И ничего, оказывается, можно петь во время приступа. Просто выхода нет. Надо петь — пою. А паническая атака продолжается.
Наваливающееся чувство безотчетного страха и ужаса, тоски, уныния, паники. И физически – сердцебиение и дрожь по всему телу. Хожу к психотерапевту. Он копается в глубинах подсознания, но это особо не помогает. Реально помогают таблетки-антидепрессанты. Они делают эти приступы более редкими.
Хочется жить и радоваться жизни, в светлые периоды. А их пятьдесят на пятьдесят с темными. Борьба с приступами отнимает много времени жизни, но выход один – работать. Чем больше занятости – тем скорее отступает болезнь.
Приходилось отменять концерты. У нас был первый маленький тур по четырем городам. А у меня несколько улучшилось состояние, и я решила перестать пить таблетки. А оказывается, эти таблетки нельзя прекращать принимать внезапно. И наступил такой страшный синдром отмены, стало гораздо хуже. Меня затрясло, как при малярии, начало сводить судорогой… И ехать невозможно. Мы отменили четыре концерта.
Сейчас уже прогресс. Достижение последнего месяца: умею быть в одиночку. Сначала час, потом два, теперь три. Но ночью все равно не могу быть одна. Самый ужас подступает. Когда близкий человек уезжает, приезжают друзья, которые принимают вахту. Или я к кому-то уезжаю.
Публика ничего не замечала. Иногда зрители больше рады тому, что у артиста нет эмоциональных сил. Кто-то мне сказал из психотерапевтов, что энергия страдания гораздо вкуснее. И если музыкант на сцене страдает, ему нехорошо — это публике нравится гораздо больше».
Через два года я и все мои близкие поверили, что теперь я буду так жить всегда, что это никогда уже не кончится.
Теперь, спустя годы, я знаю, что панические атаки – это невроз. Мне известны механизмы его возникновения.
Вообще паника – это приступ ужаса, неконтролируемого страха. Древние греки и римляне считали, что такое испытывает человек в тот момент, когда рядом с ним появляется бог Пан, рогатый и козлоногий, такой ужасный с виду, что от него отказалась даже родная мать.
Панические атаки – это невроз здоровых, когда приступы паники случаются часто и у них нет никаких объективных внешних причин. Все причины – внутри. А там – ощущение смертельной опасности. У человека, как у собаки Павлова, формируется условный рефлекс, привычка бояться, замкнутый круг, страх страха.
Только 30 процентов людей с паническими атаками обращаются за профессиональной помощью. Большинство из них – женщины.
Мужчины свои панические атаки скрывают. От этого они (атаки), естественно, не проходят. Люди думают, что если кто-то узнает об их беспричинных страхах, то сочтет их безумными. Думают, что это стыдно, как какая-то позорная болезнь. Но прежде чем прийти к такому выводу, они долго обследуют свой организм вдоль и поперек, многие годы не знают, что и думать, сдают бесконечные анализы, пока не убедятся, что причина не в теле.
А что происходит в это время в организме? Он получает сигнал о смертельной опасности. Все то же самое было бы с вами, если бы вы, скажем, встретили голодного льва в полуметре от себя. Начинается сердцебиение, сухость во рту, ноги-руки дрожат, хочется бежать без оглядки. При панических атаках тело себя ведет так же, просто льва нет.
Сами по себе приступы паники не смертельны. Даже более того, когда паникеру кажется, что его сердце сейчас разорвется от тахикардии или остановится, он ошибается. Наоборот, такие «приступы» не только не наносят сердцу вреда, но и укрепляют его. Примерно так же, как во время спортивной нагрузки. Так что люди, подверженные паническим атакам, не только не «больны сердцем» – оно у них гораздо здоровее, чем у многих.
Люди, у которых бывают панические атаки, походят тот же путь, что и я. Сначала они убеждены, что у них случился сердечный приступ, проявился диабет или какая-нибудь другая страшная болезнь. Когда медики в конце концов говорят им, что болезней не нашли, паникеры начинают думать, что их болезнь пока науке не известна.
Если кому-то повезет, то ему чудом поставят правильный диагноз и постсоветский психиатр, как и мне, пропишет убойные постсоветские таблетки. От них прекратятся приступы, но и эмоциональная жизнь прекратится тоже. В общем, просто обычная жизнь кончится. Российская психиатрия, как наследница советской карательной, в большинстве случаев принимает решение заглушить проблему. От этого она не проходит.
Близкий человек рядом с любимым, страдающим от панических атак, несет тяжелый груз. Он не понимает, что делать, не может внятно рассказать окружающим, чем именно болеет его супруг или супруга. Во-первых, это сложно, а во-вторых, есть опасность, что другие решат, что у того «не в порядке с головой».
В психологии есть понятие «вторичная выгода». Это преимущество, которое может дать человеку болезнь и которого, пока он был здоров, никак не мог добиться. Человек, испытывающий панические атаки, может на долгие годы возложить ответственность за себя на близких. И часто любимый и сопереживающий человек играет при нем ту же роль, что взрослый при ребенке.
Психоаналитики считают, что причины панических атак как раз скрываются в ранних детских травмах. Это могут быть и переживания внутриутробного периода, и травма рождения, и события первых двух лет жизни. Об этом периоде не может быть никаких осознанных воспоминаний. Но они сохраняются в психике и в теле.
Травма случается, когда ребенок сталкивается с обстоятельствами, которые он воспринимает как угрозу жизни. Поскольку вся окружающая среда для него сосредоточена в одном – в матери, травматичными становятся какие-то сбои во взаимоотношениях мамы и младенца.
Панические атаки излечивает психотерапия. В отношениях с психотерапевтом человек видит, как в зеркале, свой способ жить, получает поддержку и понимает, как он строит свои отношения с миром. В разговоре с психотерапевтом вы можете рассказать такое, в чем не признавались даже себе.
Когда люди излечиваются от панических атак, им трудно вспомнить, как это происходило: память вытесняет неприятные воспоминания. Причем вытеснение такое мощное, что многие потом не могут вспомнить даже имя психотерапевта, который их вылечил, не говоря уже про содержание терапии.
Последователи гештальт-терапии убеждены, что тревожное расстройство есть логичное продолжение того образа жизни, который ведет человек. Это не чуждый противный ему страх, не какое-то проклятье, а его собственное порождение, часть его самого. Панические атаки – это мощный гудок из бессознательного: стоп, это остановка, это стоп-кран сорван.
При прочих равных условиях не у всех переживших одинаковый стресс потом начинаются панические атаки. К панике склонны в первую очередь жители мегаполиса. В деревнях эти явления практически не встречаются. И еще их нет там, где люди живут кланами, большими семьями. В этой среде люди наблюдают смену природных циклов: много смертей и много рождений. Это вообще уменьшает страх смерти.
Как ни странно, в панических атаках, при всей их непереносимости, есть конструктивный элемент: они пытаются заставить человека взять ответственность за свою жизнь на себя и измениться.
Что касается меня, то мои панические атаки длились два с половиной года. За это время меня лечили два психиатра, один психоаналитик и три психотерапевта. В какой-то момент из этих несчастных лет мне удалось найти именно моего, подходящего мне врача. И она вылечила меня за полгода. Разговорами, которые я сейчас даже не могу вспомнить. Панических атак у меня больше нет.
Кстати, я больше не рок-звезда. Я снимаю документальные фильмы. У меня есть фильм, посвященный паническим атакам. Он так и называется «Панические атаки». Герои фильма, мужчины и женщины, рассказывают, как приступы паники превратили их в инвалидов и как они потом с этим справлялись. Каждый потратил на это большой кусок своей жизни.
Каждую неделю мне пишет письмо кто-нибудь, кто посмотрел фильм в Интернете, со словами: «У меня панические атаки…». И там еще часто есть слово «спасибо».
источник
Российский журналист, режиссер и сценарист документального кино. Член Академии российского телевидения, обладатель двух статуэток ТЭФИ за лучшие документальные фильмы и премии «Лавровая ветвь». Среди международных призов сама Погребижская выделяет Приз Amnesty International (кинофестиваль Pesaro, Италия).
Елена родилась в поселке Каменка Лениградской области. В 90-х работала политическим комментатором программы «Время» на Первом канале (ОРТ). Она брала интервью у Бориса Ельцина, семь лет работала репортером, в том числе в горячих точках – на второй Чеченской и Балканских войнах. Во время войны на Балканах Елене удалось побывать по обеим сторонам фронта, в Албании и Сербии. Вскоре она разочаровалась в политике и ушла с телевидения, чтобы спустя некоторое время заняться документальным кино.
Автор научно-популярного цикла «Я и мой невроз». В каждом фильме она развенчивает популярные стереотипы о психических расстройствах. В 2004 году она лично столкнулась с паническими атаками, и ей пришлось потратить 2 года на борьбу с этим синдромом.
Погребижская создала собственную независимую студию документального кино «Partizanets» . В ее фильмах встречается повторяющийся мотив: герои, пытающиеся в одиночку справиться с крупной проблемой или несправедливостью. В одних случаях это борьба с болезнью или равнодушием, в других – с государством и законами.
В 2008 году Погребижская получила премию ТЭФИ за лучший телевизионный документальный фильм «Продавец крови». Картина получила также национальную телевизионную премию «Лавровая ветвь». Через год премии ТЭФИ удостоен ее фильм «Доктор Лиза» о Елизавете Глинке.
Погребижская участвует в благотворительных акциях, пытается привлечь внимание общественности к современным проблемам. Фильм «Мама, я убью тебя» о детях, оставшихся без попечения родителей, привел к изменениям в законодательстве России.
С 2013 года Елена ведущая киноклуба документального кино – специального проекта Центра толерантности. В его рамках можно бесплатно посмотреть социальное кино, снятое современными режиссерами, и принять участие в обсуждении с Еленой Погребижской.
Вологодский государственный педагогический университет (ВПГУ), факультет русской филологии, 1993 г.
Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова (МГУ), факультет журналистики, 1997 г.
2007 — «Все равно я встану» — автор, сценарист.
2008 — «Продавец крови» — режиссер.
2009 — «Доктор Лиза» — режиссер.
2010 — «Посттравматический синдром» — режиссер.
2012 — «Панические атаки» — режиссер.
2013 — «Мама, я убью тебя» — режиссер.
2014 — «Мальчишки с улицы Свободы» — режиссер.
источник
Добавляйте меня в социальных сетях:
Блог журналиста, писателя и одного из первых российских DIGITAL-маркетологов 
golubchikav . Начиная с 2003 года, и еще долгое время после этого, блог был моим основным местом обитания в интернете. Он входил в топ-5 блогов по версии Яндекса (у Яндекса был свой рейтинг блогов). Сейчас же избранные материалы я вешаю на свой отдельный сайт.
Меого пришу про кино, музыку и гаджеты. И сейчас пробую свои силы на YouTube. У меня есть канал про кино, канал про тревел «Куда валить», и канал с интервью и обзорами гаджетов.
Если вы предпочитатете другие социальные сети, то буду рад, если вы добавите меня в других местах. Например, Твиттере, Фейсбуке или Вконтакте. Активно спамлю картинками, поэтому в инстаграме меня можно найти по нику golubchikav. И внезапно в новомодном этом вашем Перископе. Контент в разных социальных сетях я стараюсь не дублировать.
Немного подробнее:
[ Spoiler (click to open) ] Основал издательство «Медведкнига», долгое время был главным редактором и издателем литературного журнала «Шизариум». Последние несколько лет в составе банды Others делал всякие удивительные штуки. Например, мы разработали и выпустили первый в России мультимедийный журнал «ПроСВЕТ» (С Дмитрием Дибровым и Борисом Гребенщиковым), сделали первую версию «умного портала» top4top и одними из первых в России начали заниматься продуманным интерактивным маркетингом в DIGITAL, когда в России еще и аббревиатуры SMM-то не знали. Кроме того, я создал когда-то уютное агентство интерактивного маркетинга AgeMedia. С 2008 года мы занимаемся стратегическим планированием рекламых кампаний в Интернете, и продвижением в социальных медиа (социальные сети и блогосфера). Вот наши любимые клиенты и портфолио.
Член жюри Международных кинофестивалей 2morrow (2009 ), 2-in-1 (2011) и фестивалей видеоработ и короткометражек «Нет фашизму» (2009), КлипФест (2009) и Снято! (2013). ПРидумал и создал кинофестиваль VIDEOLIKE FILM FESTIVAL (2015-. ).
официальный блоггер от Livejournal на большинстве концертов и в музыкальных клубах. Лауреат дюжины литературных и журналистских премий, член Международной федерации журналистов и Русского географического общества.
Люблю путешествовать, с удовольствием рассматриваю приглашения в пресс-туры и на интересные мероприятия.
Этот блог — лауреат обеих блоггерских пермий премии «Блог рунета — 2012» и «Рында года — 2011». Выглядят они так:
[ Премии этого блога ] 
[ Контакты для связи со мной: ]
[ Номер а кошельков: ] WM Z817762487527,
R411004276658
Яндекс-кошелёк 41001346283145
Рапида: 9262048086
источник
