Февральским утром я не смогла встать с кровати. Потом весь день, вечер, ночь и следующим утром. А потом и другим. Со мной случилась депрессия — впервые за три года.
Вообще, депрессивное состояние мне очень знакомо — с 19 лет. Тогда депрессия случилась на почве несчастной первой любви. И психотерапевт в 202-й поликлинике, в которой лечатся все студенты МГУ, направил меня в психдиспансер. Ложиться в Москве я не стала, а поехала на родину к родителям в Улан-Удэ, где проходила лечение амбулаторно на протяжении примерно двух месяцев.
Затем депрессия накатывала сезонно или была вызвана внешними причинами (например, самоубийством подруги). Иногда я обращалась к психиатрам и психотерапевтам, ко мне даже применяли гипноз, от силы посещала пару сеансов, получала рецепт на «колёса» и на этом успокаивалась.
В 21 год жизнь резко наладилась, и депрессия ушла, как мне казалось, совсем. Почти четыре года я жила полной и счастливой жизнью. Но что-то пошло не так.
В конце 2015 года, как и у всех рекламщиков, у меня было полно работы. Полно настолько, что в декабре я сорвалась на друга и с размаха ударила его по лицу. На Новый год я поехала к родителям, где тоже было не всё спокойно.
По приезде в Москву я пустилась во все тяжкие, чтобы забыться, каждые выходные проводила в клубах, и в это время нам всё с тем же другом пришла в голову гениальная идея — вместе снимать квартиру. До этого я почти три года жила в квартире с хозяйкой на Цветном бульваре, а здесь мы нашли отличную двушку, но в Царицыне. Не задумываясь я переехала. И меня накрыло.
Накрывало меня постепенно. Сначала я стала более остро реагировать на поступки и слова других людей. Потом мне всё тяжелее было вовремя вставать на работу. Меня раздражал новый район и бытовые трудности, с которыми нам с другом пришлось столкнуться. Мы стали ссориться ежедневно. Параллельно меня мучил дикий кашель, который ничем нельзя было вылечить, и я несколько дней работала из дома. А потом я вышла на улицу и поняла, что столкнулась со страхом. Мне было страшно из-за людей вокруг, а в метро впервые лет за пять случилась паническая атака.
На следующий день выйти на работу я не смогла. Я лежала и была не в силах встать и даже налить воду в чайник. В голову начали лезть навязчивые сомнения: мне казалось, что все вокруг мне врут. И единственным действенным, как мне казалось, способом остановить мысли было самоубийство, но бессилие моё было настолько абсолютным, что даже покончить с собой казалось непомерным трудом.
Я вышла на работу, и она действительно меня отвлекала. Только сначала до неё нужно доехать на метро (и бояться), потом прийти и примерно час себя настраивать на общение с людьми (что они ничего плохого тебе не сделают), а потом заставить себя с работы уйти (это самое сложное).
По вечерам я не могла сидеть дома одна — боялась людей за окном. Поэтому я настаивала на том, чтобы мой друг всегда ночевал дома. Или звала других друзей с ночёвкой, которые приезжали и пытались помочь разговорами, музыкой, транквилизаторами или нейролептиками.
И наконец я поняла, что мне пора к психиатру, иначе я не выживу. Сначала я пришла на работу и честно рассказала руководству о своей болезни. Руководство отнеслось с пониманием, в намерении лечиться меня поддержали, за что им большое спасибо.
Я была в таком состоянии, что помощь мне нужна была незамедлительно — здесь и сейчас. Те же друзья, которые несли мне таблетки, советовали своих специалистов. Но их минус был в том, что к ним все по записи, и на вопрос, какое ближайшее время, которое они могут мне уделить, я слышала классический ответ: «На следующей неделе в четверг вечером вас устроит?» Не устроит, я не доживу.
У одной из моих коллег мама — психотерапевт, я созвонилась с ней, всё рассказала, и она решила, что мне необходима фармакологическая помощь, сразу дала телефон психиатра и отрекомендовала меня ему. Таким образом, наконец я оказалась на диване у психиатра.
Рассказала всё то, чем я уже с вами поделилась (ну, чуть больше), психиатр перекинул ногу на ногу, задал несколько уточняющих вопросов и сказал, что мне необходима госпитализация. Я с ним согласилась. Врач достал телефон, позвонил заведующей отделением психиатрической больницы, уточнил о наличии места, завершил звонок и ответил мне: «Ну что же, собирайте вещи, завтра в девять утра вас ждут в больнице».
16 марта 2016 года, среда. Психиатрическая клиническая больница № 3 на Матросской Тишине в Сокольниках. Через забор — следственный изолятор. Жёлтое здание построено в конце XIX века и сразу отдано под психбольницу. Место с историей.
В больницу меня провожал друг-сосед. В платном (моём) отделении высокие потолки с арочными сводами, в коридоре сидит Паша-шизофреник, который через каждые полминуты повторяет: «Да-да-да-да-да» (как-то раз он сказал мне, что мне здесь не место, «это всё какая-то болезнь и большой-большой секрет»).
Завотделением удивлённо переспросила: «Вы на себя составляете договор?» — обычно пациентов кладут родственники или другие близкие. Стоимость «проживания» в сутки в одноместной палате составляет 5 100 руб. Меня положили на две недели.
Меня заселили в седьмую палату, через стенку — пока пустая шестая, мы делим один отсек. Окно открывать нельзя. В палате телевизор, холодильник, свой душ и туалет — больше похоже на номер в очень дешёвом отеле, если бы не камера видеонаблюдения. На улицу выходить нельзя. Совсем нельзя.
У меня забрали нож, ложку, вилку, тарелку, кружку и станок для бритья. В обмен мне выдали полотенца, жидкое мыло и шампунь. Так началась моя новая жизнь.
В нашем платном отделении лежали пациенты разного пола и с разными диагнозами: от невроза до шизофрении. Возраст — от 20 до 75 лет. Первую неделю я с другими не знакомилась: сталкивалась в коридорах и курилке (курить можно было в общем туалете для пациентов, где иногда справляли нужду шизофреники, другие предпочитали свои, в палатах).
Как-то раз ко мне в палату зашел большой мужик в больничной пижаме в клетку, протянул руку и отрекомендовался: «Дима-Колобок». В подтверждение прозвища потряс пузом перед моим лицом. Спросил, что я читаю. «Флобера», — ответила я. «Пифагора?» — переспросил он. Потом Колобок катался по коридорам и орал: «Я король!»
20-летний парень из шестой палаты постучался и спросил: «Это был завтрак? Или ужин? Милая, я во времени потерялся». Оказалось, что он пустился паломничать и добрался из Коми до Адлера автостопом. Поскольку путешествовал он без документов, в Адлере его задержали и вернули родителям, которые решили положить его в больницу.
Познакомилась я с некоторыми своими соседями на сеансе групповой терапии (так называемой предвыпускной, на ней готовят, как жить со своим заболеванием после госпитализации). Шизофреник, который рассказывал байки о том, как в прошлой жизни был светским журналистом. Азербайджанец, попавший туда после ссоры с родителями. Дед с депрессией. Набожная дама с шизофренией, учит детей в воскресной школе рисунку и архитектуре. Студент исторического факультета с социофобией. Парень с ходунками (перелом пятки после падения из окна). Девочка с родовой травмой, пыталась покончить с собой. Девушка с психозом из Петербурга, которая недавно родила, снимает документальное кино. Семейный психолог с расстройством личности.
Ко мне ежедневно заходил психиатр. В силу того, что он молод, я ему не особенно доверяла. Сначала выслушал историю моей жизни и заявил, что я бодро и весело живу. Затем интересовался моим самочувствием. Проблема в том, что мне никак не могли подобрать антидепрессанты: у меня были кошмарные сновидения после вальдоксана и амитриптилина; после миртазапина были скачки настроения и неадекватное восприятие пространства (двери казались более выпуклыми, чем они есть).
Почти каждый день приходила психотерапевт. С ней беседы были более расслабленные, чем с психиатром, не обо мне: «Людмил, а знаете писателя Дмитрия Быкова, которого я бы охарактеризовала как синтоноподобный шизоид?» На один из сеансов она принесла альбом Третьяковской галереи и показала работы Сурикова: «А так рисуют люди авторитарно-напряжённого характера. Эпилептоидный тип личности».
В середине моего «срока» я прошла беседу с завкафедрой психиатрии всей больницы для уточнения диагноза. По факту это экзамен с комиссией из пяти экспертов: на протяжении часа рассказываешь незнакомым людям о том, как тебе плохо, и отвечаешь на их каверзные вопросы вроде: «А вы не терялись в детстве? В магазине, например?» По итогу беседы невропатолог выписала мне фенибут.
В один из последних дней я прошла психологическое обследование. В основном оно направлено на выявление шизофрении: разложите карточки с рисунками по категориям, совместите категории и оставьте всего четыре; назовите общее и различное между двумя вещами. Одна из отличительных черт шизофрении — недостаточная ассоциативная реакция. Идеи и слова, которые должны быть связаны по аналогии в мозгу пациента, не соединяются, и наоборот, соединяются те, которые у нормальных людей совершенно не ассоциируются друг с другом. Но был и простой тест на исследование личности «Нарисуй несуществующее животное».
Я сдала все анализы, прошла ЭКГ и энцефалографию, была у гинеколога, лора, терапевта, окулиста. Мне сделали рентген носовой полости и грудной клетки для того, чтобы вылечить кашель. Меня водили по обследованиям через другие отделения, где общие палаты и процент страшных диагнозов выше, чем в платном. Это было страшно.
Первые двое суток я отсыпалась, потому что мне усиленно давали феназепам и мощную капельницу (что в ней было, я не знаю). За последующие почти 12 дней в больнице я отвечала на срочные звонки по работе, консультировала по почте, отредактировала пару текстов, прочитала около 12 книг и поправилась на три килограмма на плохой еде. В воскресенье, 20 марта, друзья мне принесли краски и бумагу, и в перерывах между чтением я рисовала (телевизор почти не смотрела).
Родителям о том, что я лежу в больнице, я не стала сообщать. Но меня практически ежедневно навещали друзья. С работы прислали букет цветов, а при выписке домой — гигантского картонного кота.
На больнице моё лечение не закончилось: там меня вывели из критического состояния. Ряд препаратов мне придётся принимать на протяжении шести месяцев, плюс должна вестись параллельная работа с психиатром и психотерапевтом. Должно пройти время, чтобы можно было выяснить, выздоровела ли я до конца.
Мало кто из нас знает, как это — жить с психическим расстройством. Люба Мельникова описала один из своей жизни для Espera.
У Любы диагностировали целый букет психических заболеваний: посттравматическое расстройство личности (ПТСР), анорексия, пограничное расстройство личности (ПРЛ) и биполярное аффективное расстройство (БАР).
Мне 26 лет, я живу в Германии, где работаю в международной фирме, связанной с информационными технологиями. Совсем недавно мне диагностировали БАР — расстройство, проявляющееся в виде двух состояний: маниакальных и депрессивных. В маниях люди готовы брать тысячи проектов, мало спят, постоянно взбудоражены. В депрессии же всё ровно наоборот: человек постоянно спит, апатичен и ничего не хочет, хотя зачастую единственное желание — это умереть.
Просыпаюсь я по будильнику в 7:30. Просто молча встаю. Если честно, это не трудно для меня в моем нынешнем стабильном состоянии. В моей фирме нет распорядка дня, но я стараюсь его придерживаться. Всё-таки магазины закрываются в восемь вечера, и к шести хочется быть свободной.
Самое сложное в моём дне — собраться и привести себя в порядок, почему-то совершенно не хочется этого делать. После завтрака у меня второй завтрак — приём ежедневных таблеток. Я принимаю сразу два типа: нейролептик и нормотимик (стабилизатор настроения— прим.редактора). Их мне назначили в больнице, когда я последний раз лежала там.
Сейчас за моим состоянием следит врач: в Германии с этим очень строго, все таблетки по рецепту. Поэтому консультации с психиатром проходят каждые три месяца. Также я хожу на психотерапию к другому врачу. В последний раз мы виделись 5 недель назад, потому что и у неё, и у меня был отпуск, мы никак не могли состыковать расписание, и это мне даётся очень тяжело. На последней встрече мы обсуждали предстоящий суд. Я была в огромном стрессе, и мы пытались это как-то облегчить. Скоро мы начнем травмотерапию, так что думаем, как к этому подойти и подготовиться.
Рабочий день начинается в 9:00. По дороге на работу я курю, когда прихожу, курю тоже. Курю я часто — это помогает справиться с эмоциональными перегрузками и стрессом, которого очень много в последнее время. Всё хочу бросить, даже получалось на некоторое время, но потом опять замкнутый круг: стресс — сигареты — чувство вины — стресс.
Люди из моей команды знают, что я болею биполярным расстройством, а про остальное я не рассказывала. Очень тяжело скрывать то, что я лежу в психиатрической больнице по два раза в год. Про остальные заболевания я не рассказываю по разным причинам, про анорексию — потому что я не выгляжу худой, мне начнут задавать вопросы, и я уверена в том, что будут утверждения о неправильности диагноза. О ПРЛ я не хочу рассказывать, потому что мне тяжело смириться с этим диагнозом, ведь расстройство личности — это часть тебя, оно скорее всего никогда не уйдет. О ПТСР я не рассказываю, потому что травма — это очень личное, хотя некоторые близкие друзья с работы знают мою историю.
По расписанию обычно обед, совещание и фрукты, которые нам приносят на работу.
После работы я иду на йогу, либо гуляю с друзьями. Стараюсь видеться с друзьями чаще, потому что из-за ПРЛ у меня дикий страх одиночества, не могу долго быть одна: меня начинает пробирать кромешный ужас до глубины души. Друзья помогают скорее своим присутствием, чем поддержкой, многие не обладают достаточной эмпатией, да и я довольно закрытый человек.
Если же душевных сил совсем нет, то иду гулять одна или еду домой. Каждый день стараюсь проходить 10 тысяч шагов. По субботам играю в настольные игры с коллегами, а в воскресенье у меня день без людей, так я восстанавливаю жизненные силы.
Засыпаю я плохо, обычно принимаю таблетки для сна, верчусь. Из-за всяких мыслей могу лежать часами и не уснуть. В последнее время использую валерьянку (только не смейтесь!). В больших дозировках она помогает заснуть всем, даже людям с тяжелыми нарушениями сна, как у меня.
Я бы посоветовала людям с депрессией сократить количество дел в день. Начинайте с малого, не стройте грандиозных планов. Если вам нужно на работу, то направьте все силы на это, делайте по минимуму.
По возможности общайтесь с врачом и принимайте лекарства — это очень важно для выздоровления. Мое пограничное расстройство — самое тяжелое для меня. Но людям с ПРЛ стоит найти психотерапевта и рефлексировать над тем, почему вы поступаете так или иначе и где начинается ваше расстройство, а где начинаетесь вы.
Для тех же, кто столкнулся с ситуацией, когда болеет близкий: будьте терпеливы. Ищите информацию, читайте статьи — благо их невероятно много. Не давите на тех, кто рядом: от стигматизации психических расстройств и так невероятно тяжело. Хочется, чтобы близкие принимали и любили, помогали и не осуждали. Это невероятно важно для любого человека с расстройством.
Про остальные свои заболевания я уже подробно рассказывала Wonderzine. Теперь хочу просвещать людей: веду канал в Телеграме и перевожу статьи о психических расстройствах.
