Являясь большим специалистом по выходу из обоих состояний, часто идущих рука об руку, (в смысле, часто сама в них впадала и часто выходила), я способна что-то ответить людям, обращающимся ко мне за советом в подобных ситуациях. Вот, решила написать мануал, чтобы по много раз не повторять всем одно и то же.
Корень у двух этих состояний один — неудовлетворенные потребности. Чаще всего не удовлетворяются потребности в силу того, что мы с ними не в контакте — мы их не понимаем, не чувствуем, не знаем их языка. А порой даже если и понимаем — не считаем себя достойными их удовлетворять. Что депрессия, что эмоциональная зависимость от отношений — это по сути дела «болезни дефицита». Как гласит гештальт-подход в психологии, человек — существо потребностное. И если какая-либо из потребностей не находит ответа, человек либо будет до взбития пены пытаться ее удовлетворить, либо фрустрируется, сложит лапки на груди и отползет тихонечко скулить в кусты. Человек, являясь открытой системой, не может быть полностью автономен, он нуждается в постоянном обмене со средой: он вынужден вдыхать кислород и выдыхать углекислый газ, получать воду и питательные вещества и выделять их в переработанном виде, а также человек нуждается в том, чтобы отдавать и получать человеческое тепло, признание, любовь. Без такого обмена начинается либо истощение, либо застойные явления, либо и то и другое.
Пожалуй, я склонна думать, что любовная зависимость (как и все другие виды зависимости) возникает как ответ на дефицит наполненности. Наполненность жизненной энергией приходит из массы источников, но когда человек сам себя от них отрезает, потому что разучился или вовсе не научился слышать сигналы своего тела и подсознания, в нем образуется вакуум, требующий наполнения. И, не слыша голоса истинных потребностей, человек придумывает себе наносные — он пытается утолить потребностный голод всем, что не приколочено — едой, изменяющими сознание веществами, работой, людьми.
А депрессия наступает как фрустрация — когда человек перестает пытаться и сдается. Часто обе фазы — борьба за наполненность не теми методами и отказ от борьбы постоянно сменяют друг друга, как при маниакально-депрессивном расстройстве.
В принципе, про любовную зависимость, часто основывающуюся на иллюзиях, довольно неплохо написано вот здесь — Как избежать безответной любви , но мне есть что к этому добавить. В этом посте не учитывается, что не все потребности могут быть заменены другими. По большому счету, ни одна потребность не может замениться навсегда протетическими — всё равно рано или поздно наступит фрустрация. Например, люди часто путают чувство жажды с чувством голода. И если тело нуждается в воде, а мы вместо этого даем ему еду, на какое-то время тело от нас отстанет, потому что будет занято перевариванием, но потом все равно попросит воды. И если достаточно долго эту потребность не удовлетворять, тело перейдет с сигналов жажды на сигналы в виде болезней. Например, чаще всего головная боль — это крик тела «дай попить!».
Потребность в том, чтобы получать и давать любовь — является базовой. Она в самой сердцевине человеческой природы, в настройках по умолчанию. Причем в таких, редактировать которые у нас нет админских прав. С этим приходится считаться. Нельзя задвинуть потребность в близости тем, что у тебя насыщенная интересными событиями жизнь. Ну то есть, какое-то время это можно делать, но потребность-то всё равно остается.
И то, что потребность порой бывает болезненной, всегда имеет свою причину и не может просто игнорироваться. Никакие интересные занятия не отменят парадигму выбора партнера, заложенную в раннем, довербальном еще, детстве — в момент, который мы даже не помним. То, чего мы не осознаем и с чем мы не в контакте, имеет над нами власть, против которой мы бессильны. Хотим мы того или нет, но самыми сильными триггерами (спусковыми крючками) бессознательного выбора партнера являются качества, против которых мы внутренне восставали, когда были тотально зависимы от людей, которые за нами ухаживали. И если основные значимые другие в нашем детстве были холодными и отстраненными (или просто — недостаточно теплыми), то когда мы вырастем, коленки у нас будут подкашиваться от тех, кто дает нам этот знакомый вкус отвержения и покинутости. За этим стоит надежда всё исправить. И до тех пор, пока этот обман подсознания не будет раскрыт (то есть мы не осознаем этот механизм и не вступим в долговременную программу отказа от такого сценария, не выработаем новые привычки), мы будем в плену у этого малоприятного аффекта.
То есть, проецируя на партнера своих родителей или людей, которые выполняли их функции (это может быть даже няня), мы стремимся «исправить» другого взрослого человека, который на эти исправительные работы вообще-то не подписывался.
Результат предсказуемый:
тот, кто изменения себе не заказывал, меняться, скорее всего, не будет. И все попытки нанести другому счастье и причинить ему добро закончатся разбиванием собственной головы. И эти подсознательные процессы настолько сильны, что мы можем хоть 24 часа в сутки заниматься суперувлекательными делами, но и сквозь эти дела будем думать о том, как бы отформатировать человека, который теперь за главного.
Единственный реальный вариант это как-то изменить — исцелить травму покинутости. А это к хорошему психологу, владеющему невербальными методами (теми, которые способны влиять на наш «древний мозг» — лимбическую систему: телесно-ориентированная терапия, психодрама, биодекодирование. Кроме того, помогут даже непсихотерапевтические телесные практики: остеопатия, йога, ребалансинг, висцеральный массаж, тайский и тибетский массаж (ку-нье) и тому подобные. Как хорошо объяснили Вильгейм Райх и Александр Лоуэн, непрожитые эмоции запечатлеваются в виде блоков в теле: в мышцах и других тканях. И, снимая это напряжение, мы даем выход заблокированным эмоциям, исцеляя их.
С точки зрения нейрофизиологии, наша восприимчивость к стрессу зависит от качества раннего ухода. Чем больше у нас было телесного контакта и любящего отношения со стороны прежде всего матери, тем больше мозг «привыкал» к серотонину и допамину и тем лучше справлялся с выведением кортизола. Если же родители не защищали нас от эмоциональных потрясений и мы не дополучали внимания, то уровень кортизола становится привычно высоким. И во взрослой жизни баланс нейромедиаторов будет калиброваться под тот образец, который у мозга был во младенчестве. Говоря проще, чем меньше любви и заботы мы получили в детстве, тем более склонны будем к депрессии и тем менее стрессоустойчивы.
Подробнее об этом можно почитать в книге «Как любовь формирует мозг ребенка».
Но это, к счастью, не приговор. Даже если у вас были эмоционально отстраненные родители, благодаря такому замечательному качеству мозга, как нейропластичность, вы можете сами менять свои нейронные контуры. Если детство было не из легких, это просто значит, что у вас будет несколько больше работы, чем у тех, кому повезло больше. Невербальные психологические техники (вербальные, безусловно, тоже небесполезны, потому что помогают налаживать связи между корой головного мозга и подкоркой, что помогает лучше понимать свои чувства и быть в контакте с ними, а это уже первый шаг к удовлетворению потребностей), телесные практики, медитация.
Еще лично мне очень помогла техника послеродового пеленания, которую мне делала доула на протяжении почти 7 часов. Несмотря на то, что я рожала уже 12 лет назад, мне ее сделали в порядке эксперимента, и я могу сказать, что это сработает и для вовсе нерожавших, и даже для мужчин.
В общем, если очень коротко, то выход из зависимости и депрессии пролегает через восстановление контакта с чувствами как с языком потребностей и через удовлетворение оных.
Переключение, сила воли, что угодно — если и сработает, то лишь временно. Подобно тому, как обезболивающее лишь на время убирает симптом, но не решает проблемы. Только научившись признавать и распознавать чувства, а через них — узнавать, в чем заключаются наши главные дефициты, можно расстаться с этими явлениями насовсем.
Для депрессивных личностей непонятно, почему их старания могут довести партнера до точки кипения, так как в судорожном цеплянии за него они находят облегчение. Депрессивные личности реагируют на кризис в партнерских отношениях паникой, глубокой депрессией; страх иногда приводит их к шантажированию партнера угрозой или даже попытками самоубийства. Они не могут себе представить, что партнер не столь нуждается в близости, как они сами, что душевная близость не доставляет ему удовольствия и радости. Потребность партнера в дистанцировании они расценивают как недостаточную склонность к ним или признак того, что их больше не любят.
Способность к интуитивной идентификации, так же как и умение понять сущность другого человека и в трансцендентном участии сопереживать ему, особенно характерна для депрессивных личностей и является их прекрасным качеством. Подлинность и искренность чувств — важнейший элемент любви и человечности. Их готовность к идентификации может достичь медиумической чуткости, при которой реальные границы между «Я» и «Ты» стираются — все существо депрессивной личности стремится к любимому, любовное томление носит мистический характер безграничной трансценденции божественного происхождения, в котором, может быть, бессознательно отражена не имеющая пределов связь с матерью в раннем детстве, обретенная вновь на высшем уровне. Мы вновь видим, что в развитии нашей способности к любви решающее значение имеет ранний опыт общения с матерью.
У здоровых людей с депрессивной акцентуацией личностных черт имеется большая и искренняя способность любить, готовность к самоотдаче и жертвенности. Они охотно переносят жизненные трудности вместе с партнером, их личность внушает чувство безопасности, искренности и беспричинной расположенности.
При глубоких расстройствах у депрессивных личностей в любовных отношениях преобладает страх утраты; он настолько непереносим и так значим для них, что фактически становится самым главным в партнерских взаимоотношениях. Обе стороны в наиболее частом варианте отношений, любя партнера, стремятся самым полным образом идентифицироваться с ним. Это, на самом деле, означает достижение наибольшей духовной близости. Партнер может реагировать на это отказом от максимального сближения, отстаивая свой личный суверенитет. О чем думает депрессивная личность и как она чувствует, можно догадаться по высказываемому желанию «читать в глазах» — зная о том, что он мешает партнеру, что тот хочет отвязаться от него, убрать со своей дороги, он принимает его взгляды, разделяет его мнения — короче говоря, он любит так, что вообще создается угроза стирания различий между существованием депрессивной личности и партнера. Такое «слияние» для депрессивной личности является как бы заклинанием от страха утраты. Он весь в партнере и живет сознанием своей жертвенности и самоотречения. Истинность или неистинность такой любви определяется тем, что депрессивные личности решаются на любовь (так как она сама по себе смягчает страх утраты), отдавая себе отчет в опасности любви для них самих и понимая, что, партнер должен иметь условия для свободного развития своей индивидуальности.
Здесь принцип «я хочу того, что подходит тебе» абсолютизируется. Для партнера такого рода связь во многих отношениях удобна, но если от своего партнера депрессивные личности ожидают большего, чем быть его «эхом» или обслуживающим его бессловесным духом, то их ждет разочарование. Подобным же образом развиваются взаимоотношения с ребенком, когда страх утраты партнера переносится на дитя. Депрессивные личности делегируют партнеру все, что сами хотят и могут сделать, вступая в полную зависимость от него и становясь без него совершенно беспомощными, веря, что их собственная потребность в помощи удовлетворяется партнером. Это выглядит таким образом, что партнерские отношения и брак являются подсознательным отражением детской связи с отцом или матерью. По таким же мотивам депрессивные личности, овдовев, вскоре вновь вступают в брак, хотя и безгранично любили своего покойного супруга: они стремятся ухватиться за нового партнера и приспособиться к нему, ведь самое главное для них — не остаться одинокими.
Таким образом, депрессивные личности стремятся к симбиозу, к упразднению границы между «Я» и «Ты». Такое стремление к стиранию различий между «Я» и «Ты» один депрессивный пациент описывал так: «Я не знаю больше, где заканчиваюсь я и. начинается он». Они полностью растворяются в любви, или любовь «пожирает» их так, что они как бы забывают, они ли это сами или это их партнер. В обоих случаях проблема зависимости заключается в том, что они хотят избавиться от собственной индивидуальности, не признаваясь в этом партнеру.
Часто партнерские взаимоотношения у депрессивных личностей осуществляются по типу «если я тебя люблю, то я люблю все, что касается тебя». Это прекрасная попытка избежать страха утраты: партнер может вести себя как ему заблагорассудится — в конце концов, депрессивная личность любит свое чувство больше, чем себя самого, и в этом смысле он зависим от себя и своей любовной готовности, достигая таким образом вечной и нерасторжимой любви.
Более тяжелой является другая форма депрессивных партнерских взаимоотношений — так называемая шантажирующая любовь, или любовь-вымогательство. Она охотно рядится в повышенную заботливость, за которой скрывается господствующее влечение бежать от страха утраты. Если это недостижимо, депрессивные личности прибегают к более сильным методам, направленным на пробуждение у партнера чувства вины, — например, к угрозе самоубийства; если же и это не оказывает желаемого действия, они впадают в состояние глубокой депрессии и отчаяния.
Формулировка «если ты меня больше не любишь, то я не хочу больше жить» побуждает партнера к ответным действиям, чтобы освободиться от тяжкого бремени чужой жизни и изменить свои привязанности. Даже если партнер достаточно мягок, склонен испытывать чувство вины и не догадывается о причинах трагедии, он все равно склонен устраниться от участия в трагедии, тогда как противоположная сторона все сильнее запутывается в своих проблемах. Таким образом, в глубине таких связей, где от партнера ожидают освобождения от страха, сострадания и чувства вины, тлеет ненависть и желание смерти. Болезнь также используется как один из видов шантажа и приводит к аналогичным трагедиям.
Мы можем снова констатировать, что страхи и конфликты депрессивных личностей имеют общие закономерности: чем глубже мы любим, тем больше боимся быть покинутыми, и при всей опасности человеческой любви мы надеемся найти в ней защиту. Мы видим также, что отказ от собственной индивидуальности не дает нам никакой гарантии безопасности от страха утраты. Напротив, если мы уклоняемся или отказываемся от своей сущности, то в конечном итоге приходим к тому, чего пытались избежать. Существование партнерских отношений связано с созданием дистанции, которую оба партнера, по возможности, должны не только соблюдать, но и развивать по отношению к себе самому. Истинное партнерство возможно только между двумя самостоятельными индивидуумами, которые относятся друг к другу как к объекту любви, а не как к зависимому от другого придатку. Не доверяя самостоятельности партнера, мы тем самым увеличиваем опасность утраты; зависимость и ничтожное внимание к себе самому увеличивают вероятность того, что партнер также потеряет интерес и найдет его на стороне, где не берут и не отдают так много.
Даже если партнер пытается соблазнить несовершеннолетнего ребенка, депрессивная личность серьезно воспринимает это как попытку освобождения или как то, что он преступил границу толерантности партнера и тем самым способствовал переходу любви в ненависть. Такая ситуация способствует образованию «невроза вдвоем», при котором взаимоотношения партнеров стабилизируются («стагнируются»), а связь с ребенком не получает дальнейшего развития.
Сексуальность для депрессивных личностей менее значима, чем любовь, симпатия и нежность. В партнерских взаимоотношениях они могут получать удовольствие и от сочувствия партнеру, имея при этом установку, что в любви нет границ между дозволенным и недозволенным. В случаях выраженной зависимости от партнера мы встречаемся со всеми возможными формами мазохизма вплоть до абсолютной подчиняемости, в основе которой нередко лежит представление о том, что полный отказ от собственных желаний является единственным способом удержать партнера.
В какой степени свободы или привязанности нуждается каждый, переносима или не переносима данная связь, не может быть регламентировано: каждый ищет и находит свое решение этой проблемы. Каждый человек, его задатки, его биография и его социальная ситуация настолько различны и уникальны, что и требования, которые он ставит перед партнером, могут расцениваться как отклонения от нормы, фальшь или непотребство. Мы должны проявлять достаточно понимания и такта, чтобы уважать различные формы проявления любви, отдавая себе отчет в том, как легко осудить и наказать то, что в зрелом возрасте является компенсацией дефицита любви в детстве.
