Наиболее яркими представителями классической школы были В. Пети, А. Смит и Д. Риккардо. Все они, хотя и в разной степени, являлись основателями теории трудовой стоимости. Проблемы регулирования занятости для них вообще не существовалочто рынок в состоянии её решить. Эти исследователи отождествляли цену рабочей силы с ценой труда, она изменяется свободно, по воле «невидимой руки» (А. Смит).
Говоря о «невидимой руке», Смит исходил из того, что каждый участник хозяйственной деятельности руководствуется собственным интересом и преследует личные цели. Но преследуя собственную выгоду, человек в итоге способствует увеличению общественного продукта, росту общего блага. Это достигается с помощью «невидимой руки» рыночных законов, и получается, что, преследуя свои собственные интересы, человек служит интересам общества. Порядок в рыночной экономике устанавливается через механизм конкуренции. В условиях свободной конкуренции регулятором производства выступает цена. Она регулирует объемы, распределение ресурсов, движение рабочей силы.
Классики считали, что быстрое приспособление к изменениям на рынке — это как раз то, к чему следует стремиться, поскольку лишь таким путем можно ликвидировать безработицу.
К. Маркс, основываясь на классической теории трудовой стоимости, развил ее дальше, дал определение рабочей силы и ее стоимости, показал значение рынка труда и выявил факторы, воздействующие на него.
Неоклассическое направление связано с именами А. Маршалла, Дж. Б. Кларка, А. Пигу. В отличие от классиков, уделявших главное внимание теории стоимости, представители неоклассической школы выдвинули в центр исследования законы ценообразования, спроса и предложения. Неоклассики не отрицают необходимости государственного регулирования, но считают, что оно должно быть ограниченным. Государство создает условия для хозяйственной деятельности, а рыночный механизм конкуренции способен обеспечить сбалансированный экономический рост, равновесие между спросом и предложением.
А. Пигу, автор «Теории безработицы» (1903 г.), ставший известным во многом благодаря так называемому эффекту Пигу, трактовал регулирование занятости следующим образом. Во время депрессии сокращается занятость, снижаются зарплата и цены. Но реальная заработная плата, выраженная в корзине товаров, которые можно на нее купить, падает медленнее, чем цены, или даже сохраняется на прежнем уровне. Сегодня, в условиях повсеместного роста цен, это рассуждение звучит архаично, однако мы можем приблизить анализ к сегодняшнему дню, если вспомним, что цены растут неравномерно и порой действительно номинальная заработная плата может повышаться несколько заметнее, чем растут товарные цены.
Обратимся к эффекту Пигу. Если реальные доходы не снижаются или даже слегка возрастают, то это значит, что потребительский спрос, несмотря на депрессию, сохраняется. Если же есть спрос на предметы потребления, следовательно, имеется и спрос на средства производства. Добавим к этому относительно низкий ссудный процент, характерный для периода депрессии. Исходным, согласно А. Пигу, является факт относительного превышения роста реальной заработной платы по сравнению с ростом инвестиций. Если же заработная плата увеличивается, выходя за пределы «чистого продукта труда», т.е. замещает и часть вознаграждения за капитал, то это вызывает сокращение производства и спроса на рабочую силу.
Принципы оценки эффективности
Основные принципы оценки эффективности ИП могут быть разделены на три структурные группы: методологические — наиболее общие, относящиеся к концептуальной стороне дела, «философии» оценки и мало зависящие от специфики рассматриваемого про .
Оценка системы управления предприятия
Оценку существующей системы управления проведена по следующим группам показателей: — показатели, характеризующие рациональность структуры управления и ее технико-организационный уровень (таблица Д.1); — показатели, характеризующие эффективность с .
Экономическая теория, как и всякая научная система, за годы своего существования переживала взлеты и падения, отказ от прежнего образа мысли и утверждения нового, забвение старых открытий и возвращение к ним через десятилетия снова. Все это досталось вышедшей восемьдесят лет назад работе Дж.М. Кейнса «Общая теория занятости, процента и денег». Мало какое произведение в экономической области знаний играло роль столь сильного возбудителя острых дискуссий, давало повод для упреков за консерватизм мысли и признания революционного характера, являлось стимулом для переосмысления давным-давно известного, источником новых идей для новых исследований, практически не прерывающихся и по сей день.
Переворот в мышлении экономистов, правда, произошел не сразу. Поначалу книга не произвела большого впечатления, так как источники идей были известны, а освоение работы требовало усилий. Возможно, Кейнс нечто подобное предполагал. В 1935 г. он писал Бернарду Шоу: «Чтобы понять мой образ мысли, вы должны знать, я отдаю себе отчет, что пишу книгу по экономической теории, которая будет в значительной степени революционизировать — не сейчас, я полагаю, но в следующие десять лет — общий образ мыслить об экономических проблемах».
Кейнс как всегда оказался прав, он ошибся только в сроках: его революционные идеи завоевали экономистов гораздо раньше. Суровой реальности затяжной депрессии 1930-х гг. кейнсианская трактовка давала лучшее научное объяснение, чем безраздельно господствовавшая 160 лет до этого классическая теория и ее обновленный клон — неоклассика. Разъяснению и быстрому распространению идей Кейнса способствовали работы его сторонников и последователей — Дж. Хикса, Р. Харрода, Э. Хансена, П. Самуэльсона. Реализация мер «нового курса», с которыми Кейнс познакомился во время своих визитов в США в начале 1930-х гг., успешное использование кейнсианских рекомендаций в кризисной экономике Европы подтвердили правоту выводов Кейнса и вызвали «всеобщее поклонение перед совершенством экономической теории» [3, 1552]. Кейнсу потребовалось совсем мало времени, чтобы «обратить в свою веру» значительное количество коллег-экономистов. Вместе сновымиидеямитриумф переживали экономисты-теоретики.
Постепенно мировая экономика освобождалась от последствий кризиса, Великой депрессии, Второй мировой войны. Послевоенный подъем экономики в США и в европейских странах, длившийся более двадцати лет до начала 1970-х гг., стал периодом разочарования в кейнсианстве. Теория, хорошо объяснявшая процессы в экономике неполной занятости, перестала соответствовать новой реальности на фоне пришедшей на смену депрессии экономической экспансии. Предмет кейнсианской теории стал трактоваться как частный случай системы, в общем виде описываемой неоклассической теорией.
Последовавший за подъемом кризис и сопровождавшее его нетипичное явление «стагляции» (одновременный рост цен и безработицы) давали аргументы против одного из базовых тезисов кейнсианской теории занятости — обратной зависимости размеров безработицы и величины инфляционного повышения цен (зависимость, выявленная кривой Филипса). Стагфляция была вызвана резким повышением нефтяных цен (на 68% в 1974 г.) и затем, после некоторого ослабления, произошел еще один виток скачка нефтяных цен в 1979, 1980 и 1981 гг. (на 25,4, 48 и 44,5% соответственно). Инфляция в этот период удвоилась и составила 10,3 — 13,5%, количество безработных увеличилось с 4,9% (в 1973 г.) до 9,5% (в 1982 г.) [4, 231 — 238]. По образному выражению Джеймса Тобина, стагфляция 1970-х гг. была для кейнсианской теории тем же, чем великая депрессия для классической ортодоксии [5, 37].
На смену «остаткам устаревшего интеллектуального наследства», как не очень почтительно высказались о кейнсианстве представители «новой классики» (Р. Лукас и Т. Сарджент в совместном докладе 1968 г.), пришли встреченные с восторгом многими экономистами научные концепции мира с устойчивым экономическим ростом. Новые пророки объясняли, что рациональное поведение и соответствующая реакция субъектов рынка сильно влияют на экономические колебания, а именно — гасят их остроту и позволяют избегать неожиданных и острых кризисов. Центральная проблема недопущения депрессии решена, утверждал Р. Лукас в 2003 г. на ежегодном собрании Американской экономической ассоциации [6, 24]. «Американцы, англичане, немцы, французы и японцы стали утверждать, что экономисты, наконец, научились управлять экономикой. Появилась уверенность, что они могут предотвратить, или, по крайней мере, лечить депрессии и могут гарантировать продолжающийся экономический рост и процветание» [7, 138].
Для кейнсианства трудный период неудач не прошел даром. Последователи Кейнса («новые кейнсианцы») реагировали на реальность повышательных тенденций в экономике и на критику противников совершенствованием своих версий. В новых подходах допускались подвижные цены и гибкие заработные платы в трактовке адаптационных процессов экономики. Признавалась возможность полной занятости в длительном периоде. Появились гипотезы ограниченной рациональности, номинальных жесткостей, издержек меню, эффективной заработной платы. При этом отметим, что новые кейнсианские гипотезы предлагали объяснения процессов в растущей экономике без отказа от ключевых принципов «Общей теории». Шаги в этом направлении давали новую силу базовым идеям кейнсианства, хотя и не ослабили критику в свой адрес.
Но времена меняются, и мир в начале XXI в. снова переживает тяжелые времена: кризис 2008 — 2009 гг. и последовавшая затем стагнация явились полной неожиданностью для уверовавших в прогнозную силу своих моделей «новых классиков». «Устаревшие» кейнсианские идеи вновь стали востребованными. Оказалось, что Кейнс во многом предвосхитил то, что стало центром интереса современной экономической мысли. Ряд основных новейших направлений в экономических исследованиях берут свое начало от «Общей теории».«Новое признание» касается не только идей, признанных и принятых в свое время. Идеи,воспринимавшиеся после выхода книги как непривычные, «принадлежащие неэвклидовой геометрии», и потому оставшиеся за пределами множества комментариев, сегодня смотрятся в высшей степени актуальными, учитываются в практических действиях людей и государств. Понимание ключевого значения психологических факторов для объяснения событий в экономике, воплощение микрооснований в агрегированных результатах, выход за границы чистой экономической области в смежные дисциплины, необходимость государственной коррекции экономики — все это, получившее отражение в работе Кейнса восемь десятилетий назад, представляет собой круг проблем экономических исследований наших дней.
Революция Кейнса и рыночная философия —
кейнсианская конвенция
Главная революция, совершенная Кейнсом в экономической теории и умах экономистов состояла в опровержении ряд постулатов классической теории. Главный из них — вера во внутренние восстановительные силы конкурентного рыночного механизма. События великой депрессии помогли Кейнсу покончить с безусловным господством доктрины laissez faire , с верой в автоматическую настройку конкурентной экономики. Это существенно расширило представления о функционировании экономической системы.
Кейнс подчеркивал, что при отдаленности от уровня полной занятости рынок утрачивает силу автоматической подстройки экономики к постоянным изменениям, перестает эффективно работать ценовая система — нарушается гибкость товарных цен, цен рабочей силы и капитала. Возникает необходимость государственной коррекции в экономике, отсюда — значение обоснованной государственной политики. Пол Кругман ссылается на метафору Кейнса: экономический двигатель в кризисе не может самостоятельно начать работать, необходим его запуск от внешнего источника, и запуском должно заняться правительство. Признание роли государственного активизма — бесспорное и выдающееся отличие кейнсианской системы от предшествующего этапа экономической науки
Но было бы неверным, на наш взгляд, трактовать Кейнса как этатиста, сторонника государственной экономики и административного управления рыночными процессами, приписывать ему роль идеолога «регулируемого развития капитализма» [11, 18 — 21].
Рекомендации Кейнса, нашедшие широкое применение в государственной политике США и европейских стран, фактически не имели тотального характера, заменяющего рынок. Основные направления государственной активности — меры фискальной политики (налоговая система, государственные расходы) и меры монетарной политики (управление денежной массой) способствовали преодолению проблем стагнирующей экономики. Эти инструменты воздействовали, прежде всего, на совокупный спрос, в чем усматривалась основная задача влияния государства. Но Кейнс не предлагал непосредственно влиять на цены или законы рынка, на основе которых эти цены устанавливались. «Государство должно будет оказывать свое руководящее влияние на склонность к потреблению частично путем соответствующей системы налогов, частично фиксированием нормы процента и, возможно, другими способами» [9, 452].
Развивая свою мысль, Кейнс подчеркивает, что для обеспечения полной занятости потребуется коррекция оптимального размера инвестиций. Но социализация инвестиций не должна исключать «всякого рода компромиссы и способы сотрудничества государства с частной инициативой. Частные эгоистические интересы определяют, что именно должно быть произведено, в каких пропорциях нужно для этого соединить факторы производства и как распределить между ними стоимость конечного продукта» [9, 453]. Иными словами, по версии Кейнса, государство не вмешивается в базовые основания рыночного механизма. И хотя для полной занятости необходим централизованный контроль, государство должно обеспечить и условия для свободной игры экономических сил, необходимых для реализации всех потенциальных возможностей производства. Государственный активизм не исключает того, что «остаются широкие возможности для проявления частной инициативы и ответственности. В пределах этих возможностей традиционные преимущества индивидуализма сохраняются и далее» [9, 454].
Но, пожалуй, главное, в чем Кейнс при всем своем неортодоксальном взгляде на роль государства остается на позициях фундаментальной экономической теории, он четко определил сам: это философия рыночного устройства экономики и преимущества рыночных принципов, причем именно в связи с деятельностью людей. Кейнс утверждает, что, хотя государственная коррекция «необузданных рыночных сил» необходима, остаются широкие возможности для проявления частной инициативы. В этих условиях индивидуализм имеет преимущества эффективности, которая обусловлена децентрализацией при принятии решений, преимуществами индивидуальной ответственности и возможностями проявления личной инициативы. «Но всего ценнее индивидуализм, если он может быть очищен от дефектов и злоупотреблений; это лучшая гарантия личной свободы в том смысле, что …он чрезвычайно расширяет возможности для осуществления личного выбора» [9, 454].
Кейнс отмечает, что широкие возможности личного выбора обеспечивают разнообразие жизни. Потеря возможностей личного выбора «является величайшей из всех потерь в гомогенном или тоталитарном государстве». Разнообразие, будучи результатом успешного выбора предшествующих поколений, сохраняет традиции, использует опыт и фантазии, «является наиболее могущественным средством для достижения лучшего будущего». Кейнс подчеркивает, что он защищает индивидуализм, «как единственное практически возможное средство избежать полного разрушения существующих экономических форм и как условие для успешного функционирования личной инициативы» [9, 454]. Здесь следует обратить внимание, что в такой трактовке индивидуализм связан, прежде всего, с личной инициативой и ответственностью, а не с отвратительным «эгоизмом индивида», как часто трактуют эту поведенческую черту.
Подобная четкая и безусловная защита основного принципа экономики не мешает Кейнсу критически оценивать пределы стихии рыночных сил. Коррекция рыночных сил требует расширения функций государства, и именно этот путь может обеспечить решение главной задачи — достижения устойчивости (равновесия) на уровне полной занятости. Такая позиция Кейнса часто трактуется критиками (и раньше и теперь) как непоследовательная. Но в свете современных тенденций «совместная работа» рынка и государства кажется единственно возможной.
«Кейнсианская конвенция» (Кругман) — утверждение необходимости одновременного существования и рыночного механизма и присутствия государства в экономике — является объектом наиболее яростного критического «обстрела» как справа (за отказ от веры в возможности совершенной конкуренции и рынка), так и слева (за непризнание необходимости широкой социализации экономики, за сохранение частной собственности). И хотя кейнсианская конвенция достигается на практике в реальной экономике, тем не менее, как теоретическая концепция она продолжает возбуждать полемику.
Актуальная сегодня дискуссия вокруг формирования экономической стратегии России в основе своей обсуждает именно тему соотношения двух фундаментальных институтов экономики: «рынок — государство». Много хуже, если вопрос ставится в плоскость «или — или». Кажется, что конвенциональную идею устройства экономического механизма следовало бы воспринять как важнейшую рекомендацию Кейнса современным участникам экономического процесса, действуют ли они как представители макроэкономического института — государства, или как субъекты экономики, принимающие индивидуальные решения.
Психология в макроэкономике
Современные направления новейших экономических исследований заставляют вновь обратиться к некоторым другим аспектам кейнсианской теории, особое значение которых выявилось в конце ХХ — начале XXI в.
К числу идей, которым удалось «революционизировать общий образ мыслить об экономических проблемах» следует отнести роль психологических факторов, пронизывающих всю систему кейнсианской экономики. Включение психологии людей в «конструкцию» экономических феноменов создавало черты новой парадигмы. Эти аспекты кейнсианского анализа фактически предопределили и новые направления макроэкономики, сформировавшиеся за последние десятилетия.
Хотя понимание ключевой роли человека в экономике было заложено в предмет теории уже с начала ее возникновения в работах А. Смита (что и определило гуманистический характер экономической науки), однако продвижение по сравнению с классической теорией было существенным. Психологические факторы в системе Кейнса не только раскрывали природу вводимых понятий, но и «участвовали» в квантификации зависимостей и пропорций макроэкономики.
Кейнс подчеркивает роль психологических факторов в расхождении величин совокупного предложения и совокупного (эффективного) спроса. Последний растет с ростом дохода, но не в той же пропорции, что и доход. «Психология общества такова, что с ростом совокупного реального дохода увеличивается и совокупное потребление, однако не в такой же мере, в какой растет доход. …Именно в этом психологическом законе следует искать ключ для решения наших практических проблем» [9, 80]. На этой основе формировались и другие строительные блоки системы: функции потребления, инвестиционная функция, функция предпочтения ликвидности, а также механизм мультипликации, оценка эффектов государственной политики. Таким путем во все основные функции кейнсианской модели и важнейшие зависимостивводились пропорции, определяемые «склонностью общества к потреблению» [9, 81 — 82], т. е. психологическими чертами поведения людей. Так Кейнс решал задачу преодоления глубокого недоразумения «в понимании того, как же в действительности функционирует экономическая система, в которой мы живем» [9, 66].
Поведенческие характеристики субъектов микроэкономики — предельная склонность кпотреблению (к сбережению), предпочтение ликвидности, ожидания инвесторов — на уровне экономики превращались в структурные коэффициенты. Коэффициенты распределения прироста дохода между потреблением и сбережением ( mpc , mps ); коэффициенты чувствительности инвестиций по ставке процента, спроса на деньги по доходу и проценту; коэффициенты мультипликативного процесса — выполняли роль параметров модели. В результате базовые переменные кейнсианской модели — макроэкономические агрегаты ( Y , C , S , I ), их количественные определения и динамика — приобрели психологические основания.
Лечение недугов застойной экономики и массовой безработицы возлагалось на инвестиции. Инвестиционный процесс также тесно связан с психологической составляющей и зависит от побуждения к инвестициям, которые в свою очередь определяются ожиданиями в отношении выручки и нормы прибыли. В формировании инвестиционных намерений участвуют опасения потерь (животный страх предпринимателя), различное отношение к рискам, доверие или недоверие в экономическом обмене. Именно эта психология бизнеса объясняла также и то, что в качестве главного тонизирующего средства в тяжелые времена и всеобщего уныния бизнеса рассматривались государственные инвестиции [2, 238 — 240].
Суждения о роли краткосрочных и долгосрочных предположений значимо еще и тем, что в нем отражена связь времен, которой Кейнс придает большое значение.Содержаниесегодняшних решений на основе краткосрочных предположений во многом зависит от «овеществленных к настоящему времени прошлых предположений». В этом сказывается практицизм предпринимателей: их прогнозы на будущее чаще меняются под влиянием достигнутых результатов, чем под влиянием ожиданий [9, 104].
Помимо прочего, связь времен подчеркивает значение стратегического мышления не только в теории, но и при формировании государственной политики, ее ориентированности на долгосрочные результаты.
Связь настоящего и будущего сказывается и при принятии решений на микроуровне и при формировании макроэкономических тенденций. «Ошибочное определение предельной эффективности капитала как текущего дохода, от капитального оборудования. привело в теории к разрыву связи между настоящим и будущим» [9, 210]. Кейнс замечает, что такая трактовка была бы возможна в статической ситуации, но не подходит в ситуации меняющегося будущего, влияющего на настоящее.
В формировании инвестиций, основанных на ожидаемой структуре будущих доходов, ключевую роль играют краткосрочные и долгосрочные предположения предпринимателя [9, гл. 5]. Первые включают ожидания текущих продаж, выручки, издержек, вторые — ожидания будущих результатов при покупках капитального оборудования, при определении величины запасов сырья и полуфабрикатов. В конечном счете, такие предположения определяют и краткосрочные и долгосрочные тенденции занятости, их результаты могут расходиться. Особенно существенны эти предположения (и расхождения) в кейнсианской версии предельной эффективности капитала, которая зависит не только от текущей отдачи (версия классиков), но и от ожидаемого дохода от капитала.
Эти рассуждения, на наш взгляд, не подтверждают общепринятую трактовку кейнсианской модели как принадлежащую только к короткому периоду времени.
Рассматривая «состояние долгосрочных предположений», Кейнс подчеркивает значение уверенности субъектов в прогнозе на длительный период. Уверенность отражает состояние рынков и психологию бизнеса. Именно поэтому уверенность имеет отношение к функции предельной эффективности капитала, или, что то же самое, к функции инвестиционного спроса. Но как раз уверенность постоянно подрывается условностью, неопределенностью, сопровождающими инвестиционный процесс. Сами предположения формируются с ошибками, неточно, нерационально еще и по той причине, что имеющихся знаний недостаточно для единственно правильного решения. Фактически на оценку перспектив «влияют и все те соображения, которые не имеют никакого отношения к ожидаемому доходу» [9, 217].
Развивая эту мысль, Кейнс поясняет, какие именно «соображения» влияют на принятие решений об инвестициях. Их перечень, вполне актуальный и сегодня, вводит в мир психологии бизнеса. В числе собственников капитала растет доля лиц, не управляющих отраслью и не имеющих специальных знаний для этого. В результате «ослаблен элемент действительного знания», необходимого для решения об инвестициях. Ежедневные колебания прибылей от текущих вложений, даже незначительные по размерам, «имеют тенденцию оказывать до абсурда чрезмерное влияние на рынок». Рыночные оценки (перспектив инвестиций) условны и складываются «как результат массовой психологии большого числа несведущих индивидуумов». «…Рынок попадает под влияние смены оптимистического и пессимистического настроения, которые не имеют разумных причин» и не создают базу рациональных инвестиционных решений. Профессиональные инвесторы принимают решения не под влиянием расчетов реальной нынешней и будущей стоимости объекта инвестиции, а под влиянием массовой психологии рынка.
В число факторов рыночной психологии входят уверенность, доверие, кризис которых приносит много бед экономике современного мира. «Оценивая ожидаемый размах инвестиций, мы должны поэтому принять во внимание нервы, склонность к истерии, даже пищеварение и реакции на перемену погоды у тех, от чьей стихийной активности в значительной степени и зависят эти инвестиции» [9, 227].
Психологическая составляющая является ключевой в кейнсианской трактовке природы и роли процента. Возражая против классической трактовки нормы процента в качестве фактора саморегулирующегося процесса, уравнивающего сбережения и инвестиции, Кейнс утверждает, что «норма процента — в значительной степени психологический феномен»,искладывается под влиянием массовой психологии. Он замечает, чтоинвестор, который основывает свои действия на серьезном долгосрочном расчете, может быть менее успешным, чем тот, кто старается угадать, как будет вести себя толпа [9, 221, 271].
Рассуждения Кейнса о психологических факторах инвестиционного процесса не утратили свою актуальность и в наши дни. Не столько ожидания будущего дохода, сколько обстоятельства с ним не связанные, — неуверенность в сохранности бизнеса в будущем, ненадежность правовой защиты собственности, нестабильность налоговой нагрузки, монопольные ограничения доступа к факторам производства, постоянные изменения «правил игры» для бизнеса — создают неблагоприятную «массовую психологию рынка», или, в современной терминологии, неблагоприятный инвестиционный климат.
Следующий отсюда далеко идущий вывод, принципиально важный для нас сегодня, состоит в понимании того, что мотивация для инвестиций в российскую экономику создается главным образом психологическими обстоятельствами. Из этих обстоятельств проистекает общая непривлекательность России для капиталовложений, объясняющая «вялые» инвестиционные намерения капиталов на базе национальных накоплений, слабую реакцию засевших в офшорах капиталов российского происхождения, не реагирующих ни на призыв вернуться, ни на амнистию, резкое сокращение притока иностранных капиталов, еще недавно рассматривавших российскую экономику как поле для выгодного вложения .
Обращение к «Общей теории занятости, процента и денег» сегодня наводит на мысль, что многие ошибки и заблуждения теоретиков, политиков, и практиков происходят во многом не от неожиданностей и превратностей событий нашего турбулентного времени, а от незнания (или, скорее, забвения) результатов великих исследований прошлого. К идеям Дж.М. Кейнса это относится прежде всего.
