Лёгкое депрессивное расстройство и депрессию средней тяжести лечат амбулаторно. Больной посещает клинику, выполняет указания врача и спустя какое-то время избавляется от недуга.
Но бывает и так, что человек не обращает внимания на симптомы депрессии, считает своё состояние нормальным, не обращается за медицинской и психологической помощью, продолжает вести прежний образ жизни, а болезнь прогрессирует, нанося непоправимый вред физическому и психическому здоровью.
Признаками тяжёлой депрессии являются:
- нежелание или невозможность вставать с постели по утрам;
- неспособность выполнять свои профессиональные обязанности, заботиться о родных и близких, обслуживать себя (умывание, причёсывание и т. д.);
- стойкое чувство бессмысленности жизни, пессимистические взгляды на события будущего;
- отказ от приёма пищи;
- нежелание контактировать с окружающими, просьбы оставить в покое;
- суицидальные мысли, рассуждения о существовании после смерти, попытки расстаться с жизнью.
Тяжёлую депрессию сложно лечить в поликлинике, так как больной должен быть всё время под наблюдением (родственники не всегда знают, как вести себя со страдающим депрессией человеком, какую оказывать помощь), да и желания идти на приём к врачу у пациента не возникает.
Иногда в больницу ложатся пациенты и с менее тяжёлым расстройством, чтобы получить своевременное и качественное лечение.
Терапия в стационаре имеет ряд выгод по сравнению с медицинской помощью амбулаторно. В больнице проще установить точный диагноз, используя современное оборудование, наблюдать клиническую картину депрессии у конкретного пациента, отслеживать действия фармакологических препаратов и результаты других методов лечения.
Пациент будет находиться под присмотром специалистов, которые не только грамотно выполнят свою работу, но и создадут благоприятную атмосферу. Профессиональная терапия поможет не только быстрее выздороветь, но и предотвратить осложнения.
Несмотря на положительные результаты лечения в стационаре, больница подходит не всем. Прежде всего, требуется согласие пациента, если он еще может за себя отвечать, или родственников больного. Принудительно госпитализируют человека, способного нанести себе вред.
С осторожностью помещают в стационар, особенно в общую палату, тревожно-мнительных пациентов. Разговоры и жалобы других больных усиливают беспокойство за своё состояние, способствуют появлению головных болей. Страдающий депрессией человек ещё больше погружается в грусть, отыскивает у себя несуществующие болезни, что значительно затрудняет лечение, сводит работу персонала на нет.
Если у пациента на самом деле есть соматические заболевания, за его здоровьем должен следить не только психотерапевт, но и невропатолог, кардиолог, эндокринолог, реаниматолог, другие специалисты. В условиях психиатрического диспансера это не всегда возможно. Однако если у больного присутствуют перечисленные выше симптомы, стационар обязателен.
Больные тяжёлой депрессией находятся в отдельных палатах. За выполнением указаний врача следит квалифицированный медицинский персонал. Больному помогают принимать пищу и лекарства, сопровождают его в туалет. Человек никогда не остаётся один, из поля его зрения изымают предметы, при помощи которых можно нанести себе вред, убить себя.
Если пациент отказывается принимать пищу, ему делают питательные клизмы. Лекарственные препараты вводят внутримышечно или внутривенно. Так продолжается примерно две недели. Если больному становится лучше, его переводят в общую палату и разрешают выходить на прогулки. Строгий надзор снимают по рекомендации психиатра.
В условиях стационара основной вид терапии – медикаментозная. Больше всего средств назначается в утренние часы, вечером предлагаются снотворные антипсихотические препараты. Больные принимают:
- трициклические антидепрессанты (воздействуют на норадреналовый и серотониновый участки медиаторной системы);
- ингибиторы обратного захвата серотонина (препятствуют поглощению гормона клетками головного мозга);
- соли лития (смягчают чувство тоски, поднимают настроение);
- антиконвульсанты (препятствуют возникновению судорог);
- анксиолитики (снимают тревогу и напряжение, ослабляют чувство страха).
В дополнение к лекарствам от депрессии назначаются витамины, гормоны, аминокислоты, ноотропы и минералы.
В работе с пациентами используют различные направления психотерапии: бихевиоризм, психоанализ, гипноз и т. д. Родственников больного привлекают к семейной терапии.
В зимнее время нехватка солнечного света компенсируется светотерапией. Метод особенно эффективен при лечении сезонной депрессии. Процедура проводится утром, длится от 30 минут до нескольких часов. Результаты появляются через 2 недели.
Светотерапию отменяют при следующих симптомах:
- головные боли;
- «уставшие» глаза;
- бессонница;
- неврозы.
В особо тяжёлых случаях применяют электросудорожную терапию. При помощи электрического тока воздействуют на центры мозга, отвечающие за настроение. Разряды стимулируют выработку аминокислот, за счёт чего синтезируются медиаторы.
Курс лечения составляет 3 процедуры, которые проводят в течение 21 дня. Побочными эффектами выступают помутнение сознания и нарушения памяти.
Все лечебные мероприятия проводятся по назначению и под контролем врача.
После выписки больного из стационара рекомендуется продолжить лечение в санатории. Новая обстановка, свежий воздух, природа, реабилитация, досуг будут способствовать скорейшему выздоровлению пациента. Это «переходный этап» между стационаром и потоком повседневных дел и забот, в который «окунётся» больной по окончании терапии.
Пребывание в санатории «закрепляет результаты» лечения, уменьшает вероятность рецидивов, помогает «привести в порядок» мысли и чувства, чтобы без страхов и сомнений начать новую жизнь.
Февральским утром я не смогла встать с кровати. Потом весь день, вечер, ночь и следующим утром. А потом и другим. Со мной случилась депрессия — впервые за три года.
Вообще, депрессивное состояние мне очень знакомо — с 19 лет. Тогда депрессия случилась на почве несчастной первой любви. И психотерапевт в 202-й поликлинике, в которой лечатся все студенты МГУ, направил меня в психдиспансер. Ложиться в Москве я не стала, а поехала на родину к родителям в Улан-Удэ, где проходила лечение амбулаторно на протяжении примерно двух месяцев.
Затем депрессия накатывала сезонно или была вызвана внешними причинами (например, самоубийством подруги). Иногда я обращалась к психиатрам и психотерапевтам, ко мне даже применяли гипноз, от силы посещала пару сеансов, получала рецепт на «колёса» и на этом успокаивалась.
В 21 год жизнь резко наладилась, и депрессия ушла, как мне казалось, совсем. Почти четыре года я жила полной и счастливой жизнью. Но что-то пошло не так.
В конце 2015 года, как и у всех рекламщиков, у меня было полно работы. Полно настолько, что в декабре я сорвалась на друга и с размаха ударила его по лицу. На Новый год я поехала к родителям, где тоже было не всё спокойно.
По приезде в Москву я пустилась во все тяжкие, чтобы забыться, каждые выходные проводила в клубах, и в это время нам всё с тем же другом пришла в голову гениальная идея — вместе снимать квартиру. До этого я почти три года жила в квартире с хозяйкой на Цветном бульваре, а здесь мы нашли отличную двушку, но в Царицыне. Не задумываясь я переехала. И меня накрыло.
Накрывало меня постепенно. Сначала я стала более остро реагировать на поступки и слова других людей. Потом мне всё тяжелее было вовремя вставать на работу. Меня раздражал новый район и бытовые трудности, с которыми нам с другом пришлось столкнуться. Мы стали ссориться ежедневно. Параллельно меня мучил дикий кашель, который ничем нельзя было вылечить, и я несколько дней работала из дома. А потом я вышла на улицу и поняла, что столкнулась со страхом. Мне было страшно из-за людей вокруг, а в метро впервые лет за пять случилась паническая атака.
На следующий день выйти на работу я не смогла. Я лежала и была не в силах встать и даже налить воду в чайник. В голову начали лезть навязчивые сомнения: мне казалось, что все вокруг мне врут. И единственным действенным, как мне казалось, способом остановить мысли было самоубийство, но бессилие моё было настолько абсолютным, что даже покончить с собой казалось непомерным трудом.
Я вышла на работу, и она действительно меня отвлекала. Только сначала до неё нужно доехать на метро (и бояться), потом прийти и примерно час себя настраивать на общение с людьми (что они ничего плохого тебе не сделают), а потом заставить себя с работы уйти (это самое сложное).
По вечерам я не могла сидеть дома одна — боялась людей за окном. Поэтому я настаивала на том, чтобы мой друг всегда ночевал дома. Или звала других друзей с ночёвкой, которые приезжали и пытались помочь разговорами, музыкой, транквилизаторами или нейролептиками.
И наконец я поняла, что мне пора к психиатру, иначе я не выживу. Сначала я пришла на работу и честно рассказала руководству о своей болезни. Руководство отнеслось с пониманием, в намерении лечиться меня поддержали, за что им большое спасибо.
Я была в таком состоянии, что помощь мне нужна была незамедлительно — здесь и сейчас. Те же друзья, которые несли мне таблетки, советовали своих специалистов. Но их минус был в том, что к ним все по записи, и на вопрос, какое ближайшее время, которое они могут мне уделить, я слышала классический ответ: «На следующей неделе в четверг вечером вас устроит?» Не устроит, я не доживу.
У одной из моих коллег мама — психотерапевт, я созвонилась с ней, всё рассказала, и она решила, что мне необходима фармакологическая помощь, сразу дала телефон психиатра и отрекомендовала меня ему. Таким образом, наконец я оказалась на диване у психиатра.
Рассказала всё то, чем я уже с вами поделилась (ну, чуть больше), психиатр перекинул ногу на ногу, задал несколько уточняющих вопросов и сказал, что мне необходима госпитализация. Я с ним согласилась. Врач достал телефон, позвонил заведующей отделением психиатрической больницы, уточнил о наличии места, завершил звонок и ответил мне: «Ну что же, собирайте вещи, завтра в девять утра вас ждут в больнице».
16 марта 2016 года, среда. Психиатрическая клиническая больница № 3 на Матросской Тишине в Сокольниках. Через забор — следственный изолятор. Жёлтое здание построено в конце XIX века и сразу отдано под психбольницу. Место с историей.
В больницу меня провожал друг-сосед. В платном (моём) отделении высокие потолки с арочными сводами, в коридоре сидит Паша-шизофреник, который через каждые полминуты повторяет: «Да-да-да-да-да» (как-то раз он сказал мне, что мне здесь не место, «это всё какая-то болезнь и большой-большой секрет»).
Завотделением удивлённо переспросила: «Вы на себя составляете договор?» — обычно пациентов кладут родственники или другие близкие. Стоимость «проживания» в сутки в одноместной палате составляет 5 100 руб. Меня положили на две недели.
Меня заселили в седьмую палату, через стенку — пока пустая шестая, мы делим один отсек. Окно открывать нельзя. В палате телевизор, холодильник, свой душ и туалет — больше похоже на номер в очень дешёвом отеле, если бы не камера видеонаблюдения. На улицу выходить нельзя. Совсем нельзя.
У меня забрали нож, ложку, вилку, тарелку, кружку и станок для бритья. В обмен мне выдали полотенца, жидкое мыло и шампунь. Так началась моя новая жизнь.
В нашем платном отделении лежали пациенты разного пола и с разными диагнозами: от невроза до шизофрении. Возраст — от 20 до 75 лет. Первую неделю я с другими не знакомилась: сталкивалась в коридорах и курилке (курить можно было в общем туалете для пациентов, где иногда справляли нужду шизофреники, другие предпочитали свои, в палатах).
Как-то раз ко мне в палату зашел большой мужик в больничной пижаме в клетку, протянул руку и отрекомендовался: «Дима-Колобок». В подтверждение прозвища потряс пузом перед моим лицом. Спросил, что я читаю. «Флобера», — ответила я. «Пифагора?» — переспросил он. Потом Колобок катался по коридорам и орал: «Я король!»
20-летний парень из шестой палаты постучался и спросил: «Это был завтрак? Или ужин? Милая, я во времени потерялся». Оказалось, что он пустился паломничать и добрался из Коми до Адлера автостопом. Поскольку путешествовал он без документов, в Адлере его задержали и вернули родителям, которые решили положить его в больницу.
Познакомилась я с некоторыми своими соседями на сеансе групповой терапии (так называемой предвыпускной, на ней готовят, как жить со своим заболеванием после госпитализации). Шизофреник, который рассказывал байки о том, как в прошлой жизни был светским журналистом. Азербайджанец, попавший туда после ссоры с родителями. Дед с депрессией. Набожная дама с шизофренией, учит детей в воскресной школе рисунку и архитектуре. Студент исторического факультета с социофобией. Парень с ходунками (перелом пятки после падения из окна). Девочка с родовой травмой, пыталась покончить с собой. Девушка с психозом из Петербурга, которая недавно родила, снимает документальное кино. Семейный психолог с расстройством личности.
Ко мне ежедневно заходил психиатр. В силу того, что он молод, я ему не особенно доверяла. Сначала выслушал историю моей жизни и заявил, что я бодро и весело живу. Затем интересовался моим самочувствием. Проблема в том, что мне никак не могли подобрать антидепрессанты: у меня были кошмарные сновидения после вальдоксана и амитриптилина; после миртазапина были скачки настроения и неадекватное восприятие пространства (двери казались более выпуклыми, чем они есть).
Почти каждый день приходила психотерапевт. С ней беседы были более расслабленные, чем с психиатром, не обо мне: «Людмил, а знаете писателя Дмитрия Быкова, которого я бы охарактеризовала как синтоноподобный шизоид?» На один из сеансов она принесла альбом Третьяковской галереи и показала работы Сурикова: «А так рисуют люди авторитарно-напряжённого характера. Эпилептоидный тип личности».
В середине моего «срока» я прошла беседу с завкафедрой психиатрии всей больницы для уточнения диагноза. По факту это экзамен с комиссией из пяти экспертов: на протяжении часа рассказываешь незнакомым людям о том, как тебе плохо, и отвечаешь на их каверзные вопросы вроде: «А вы не терялись в детстве? В магазине, например?» По итогу беседы невропатолог выписала мне фенибут.
В один из последних дней я прошла психологическое обследование. В основном оно направлено на выявление шизофрении: разложите карточки с рисунками по категориям, совместите категории и оставьте всего четыре; назовите общее и различное между двумя вещами. Одна из отличительных черт шизофрении — недостаточная ассоциативная реакция. Идеи и слова, которые должны быть связаны по аналогии в мозгу пациента, не соединяются, и наоборот, соединяются те, которые у нормальных людей совершенно не ассоциируются друг с другом. Но был и простой тест на исследование личности «Нарисуй несуществующее животное».
Я сдала все анализы, прошла ЭКГ и энцефалографию, была у гинеколога, лора, терапевта, окулиста. Мне сделали рентген носовой полости и грудной клетки для того, чтобы вылечить кашель. Меня водили по обследованиям через другие отделения, где общие палаты и процент страшных диагнозов выше, чем в платном. Это было страшно.
Первые двое суток я отсыпалась, потому что мне усиленно давали феназепам и мощную капельницу (что в ней было, я не знаю). За последующие почти 12 дней в больнице я отвечала на срочные звонки по работе, консультировала по почте, отредактировала пару текстов, прочитала около 12 книг и поправилась на три килограмма на плохой еде. В воскресенье, 20 марта, друзья мне принесли краски и бумагу, и в перерывах между чтением я рисовала (телевизор почти не смотрела).
Родителям о том, что я лежу в больнице, я не стала сообщать. Но меня практически ежедневно навещали друзья. С работы прислали букет цветов, а при выписке домой — гигантского картонного кота.
На больнице моё лечение не закончилось: там меня вывели из критического состояния. Ряд препаратов мне придётся принимать на протяжении шести месяцев, плюс должна вестись параллельная работа с психиатром и психотерапевтом. Должно пройти время, чтобы можно было выяснить, выздоровела ли я до конца.
